Змеи Ташбаана (СИ)

Нечестивцы, отступившие от своего слова дважды. Предавшие тисрока ради обещаний одного из его сыновей и теперь намеревавшиеся предать и этого сына ради того, чтобы сохранить головы на плечах. Птицеликий не прощает подобных грехов.

— Повелитель, да живешь ты вечно! — льстиво поклонился предводитель, останавливаясь на расстоянии десяти шагов. Ближе не подпустили поднявшиеся ему навстречу изогнутые лезвия сабель, перечеркнув воздух подобием креста и столкнувшись с негромким лязгом. И глаза тархана Ильгамута полыхнули безмолвным обещанием кипящего масла. Пальцы сестры сжались чуть сильнее и переплелись с его собственными без малейшего стеснения перед десятками и сотнями взглядами, но алые от кармина губы дрогнули в тщательно скрываемой от чужих глаз улыбки. Джанаан тоже поняла, что тархан защищает в первую очередь ее.

Предводитель перебежчиков рассыпался в льстивых эпитетах — излишне льстивых по отношению к тому, кто еще не был коронован — и заверениях в вечной верности, но смиренно замолчал по первому же знаку. Сестра разжала пальцы, не вмешиваясь.

— Сколько человек осталось защищать город? — спросил Рабадаш, делая первый шаг по мокрому песку и не позволяя прочесть его мыслей ни по ровному голосу, ни по измазанному кровью лицу.

— Не более двух сотен, повелитель, да живешь ты вечно!

Хорошо. Ильгамут привел с собой немногим более пятисот, чтобы выиграть в скорости, но при таком раскладе нет смысла ждать остальных союзников. Тех двух сотен, что расставлены тарханом по обоим берегам реки с луками и копьями, вполне достаточно, чтобы не позволить братцу и его прихвостням сбежать из города. Остальные пойдут на приступ.

— Повелитель, — залебезил перебежчик вновь, склоняясь еще ниже. Посмел бы атаковать, видя, что враг его прежнего господина оказался так близко? Времени решить ему не дали.

Сабля рассекла воздух с тем особенным свистом, который издает всякий клинок перед тем, как напиться крови. Свистом, который уже начинал стираться из памяти за долгие шесть лет вынужденного заточения в Ташбаане. Заточенное так тонко, что было способно разрезать даже волос, лезвие отсекло низко склоненную голову с одного удара, брызнув кровью на черную кожу высоких сапог. Тело простояло еще несколько мгновений и неуклюже завалилось вперед, плеснув кровью еще раз и окрасив белый северный песок в цвета багряного южного. И в голосе зазвенело металлом и ядом.

— Мне не нужна такая верность. Убить всех.

Дюжина сабель послушно поднялась в воздух и опустилась вновь. А затем еще одна и еще. Всякий, кто мог дотянуться до предателей, счел своим долгом ударить хотя бы раз.

Сестра смотрела на блестящие лезвия и корчащиеся на песке тела равнодушным взглядом. Но протянула вперед руку с тонким белым платком и, стерев с его сабли кровавый росчерк, склонила голову, чтобы оставить на холодном металле алый отпечаток губ.

— С нами Таш, — прошелестел ее почти заглушенный дождем грудной голос.

Она смотрела на штурм всё тем же равнодушным взглядом, слушая надрывное ржание готовых сорваться с места лошадей. Сидела под поднятым для нее одной навесом из плотных темных кож, чтобы защитить дорогие тонкие одежды от ледяных струй дождя и смотрела на суету у северных городских ворот. Молнии резали черное небо, но разглядеть при их свете раскручивающиеся на длинных веревках и взлетающие вверх осадные крючья сейчас не смог бы и опытный воин. Брат, верно, тоже не видел, но куда лучше нее знал, куда именно нужно смотреть. Дьявол бил копытом по мокрому песку будто в унисон с барабанами и рокотом грома.

— Город не грабить, — приказал брат еще до начала штурма. — Убивать только тех, кто первым поднимет против вас оружие. Женщин не касаться даже пальцем.

От тарана он тоже отказался. Тархан Ильгамут лишь кивнул, соглашаясь с этим решением, но когда Джанаан перевела на него взгляд в безмолвном вопросе, тархан объяснил:

— Проломленные ворота станут угрозой для нас самих, госпожа. Если принц Зайнутдин успел отправить птицу к союзникам и те придут ему на помощь, то нам придется оборонять Ташбаан, не успев его толком захватить. Мои люди готовы к риску.

Джанаан поняла. Зайнутдин, быть может, и глуп, но его люди — нет. При атаке тараном воины могли бы закрыться щитами. С крючьями такой возможности у них не будет.

— Многие погибнут? — спросила она, и брат рассмеялся так звучно, что его голос разнесся над всем лагерем. Джанаан он ответил лишь одним словом:

— Дождь.

Стена ледяного дождя, что вымочит тетивы луков и ослепит даже самых упорных стрелков. Взгляды мужчин — горящие пламенем Азарота глаза с сильно растушеванной вокруг них и окрасившей даже виски и переносицу голубой краской — лучше любых слов объяснили Джанаан, что для Таша не было более очевидного способа показать свое благоволение, чем послать им такую бурю. Даже Зардинах, Не Любящая Вόйны, поддержала старшего из сыновей тисрока, позволив этому дождю пролиться на землю.