К горлу подкатывает тошнота, но брезгливости, как ни странно, нет. Возможно, истерика накроет ее потом, чуточку позже, в более уютном месте, если это приключение все же завершится благополучно.
Потом… Кинжал из голенища сапога легко лег в руку. Нельзя сказать, что страха не было, но в такие вот моменты жизни он отходил на второй план. Когда ты стоишь над пропастью и уже все решено. Когда надо закрыть глаза и решиться. Шагнуть. Тогда голова становится пустой и звонкой, и ты делаешь, делаешь этот последний шаг.
Ровный надрез поперек вен. Тихий всхлип. Темно-синяя, с едва заметными алыми прожилками кровь заливает рану. В ушах стоит гул, сердце бешено стучит, а на душе отчего-то становится легко и спокойно. Не нужно волнений, нет страха, когда ты до конца выполняешь свой долг.
И тихим перезвоном родниковой капели, шелестом просыпающихся трав, негромким перестуком башмачков по земле, скрипением деревьев и пересвистом птиц срывается с губ забытая мелодия.
Заплакала, заволновалась флейта, запела, затрепетала на поднявшемся ветру. Воздушная флейта печали, флейта судьбы. Флейта, что зовет уходящие души вернуться. Рука онемела, голова кружилась все сильнее и сильнее, но видимых изменений в положении умирающей заметно не было. Что будет, если она все-таки не очнется? Что станется, если она не сможет помочь?
Эта мысль заставила скрипнуть зубами, стиснуть кулаки, мотая головой, чтобы прогнать дурноту.
Возвращайся – шептал вересковый ковер. Вернись – отчаянно твердили губы. Все. Больше нельзя, не может, сама уйдет следом. Рин рывком ухватила заранее вынутый бинт, предварительно полив руку обеззараживающим зельем из дорожной аптечки. Хоть эта ее предусмотрительность пригодилась. Бинт лег криво, косо, но уж как получилось. И то устала так, как будто таскала ведра воды из оазиса.
С каким-то суеверным страхом она не хотела смотреть на свою подопечную, и впервые подумала, что ни за что не хотела бы стать целителем. Пережить гибель хоть одного из тех, кого пытался спасти, – невыносимая ноша. Куда более трудная, чем отнять чужую жизнь в бою.
В лучах проглянувшего солнца долина холмов вспыхнула яркими красками, наливаясь неведомой прежде красотой и силой, словно спелый плод. В руку ткнулось что-то прохладное, заставив вздрогнуть.
Наглая пушистая мордочка. Огненно-рыжий мех – маленький такой костерчик на лапках. Умные внимательные глаза-бусинки. Топорщащиеся усы. И два небольших крыла медного оттенка, плотно прижатые к пушистому тельцу. Лис? А крылья тогда откуда?
Руки уже тянулись погладить животное, которое восприняло это вполне благосклонно, а потом и вовсе улеглось головой к ней на колени. Вторую руку она держала на плече незнакомки. Почему-то казалось важным не отпускать ее, не оставлять одну, дать понять, что о ней тревожатся и заботятся. Удалось заставить сделать глоток кровоостанавливающего зелья, вот только оно не могло заменить полноценного лечения и восполнить силы. Радовало одно – хуже ее подопечной не становилось, было ли лучше – неясно. Хотя дыхание стало чуть более ровным. Или просто ей так этого хотелось?
В какой-то момент Дейирин все-таки сморил сон. Неспокойный, тревожный, почти пугающий.
Кружились города, сады, дворцы, реки, сменялись незнакомые лица, лилась кровь на огромные каменные алтари, кто-то кричал, а кто-то молил о пощаде. Изломанные тела, на груди которых сияли багровым отсветом неведомые символы. У каждого разный, но иногда они повторялись.
Она хотела закричать, вырваться прочь из этого мерзкого видения, но неведомая сила не отпустила, увлекая дальше. Туда, где вздымались над пропастью ввысь шпили дворца. Даже не дворца – целого острова. Он висел в воздухе, ловя шпилями радуги, и даже зная, что это лишь сон, она не могла не восхититься, всей душой мечтая увидеть это чудо вживую.
Только властная сила уже влекла прочь, обрисовывая огромный город с тысячами кварталов, шумными рынками, величественными дворцами знати, солидными усадьбами купцов и доходными домами для бедняков. Еще дальше, туда, где у окраины, близ ворот, поднимаются ввысь тринадцать башен. Ее подвело ближе – и буквально впечатало лбом в щит на воротах.