Змеиное гнездо

Он метался на постели. Выгибался серпом.

«Чужими руками, через десятки лет, но убью».

«Я пока еще жив, старый ты спесивец», – хотел выплюнуть Сармат, но закашлялся. Пламя поглотило его, выгрызло костный мозг, обточило органы искрящимися языками. Мевра тоже загорелась, да не вся: вспыхнули ее черные волосы, видные из-под покрывала, и выгорели до блестящего медового цвета.

Он знал, что увидит ее – еще до того как она открыла лицо. Одно из самых красивых лиц, что ему доводилось видеть.

– Даже не думай злорадствовать, – сказал, с трудом приоткрывая глаза. Веки были тяжелыми. – Я тебя убил.

Малика улыбнулась ядовитой улыбкой, острой, как нож.

– Ничего страшного, – ответила нараспев, наслаждаясь его беспомощностью. – Тебя тоже кто-нибудь убьет.

У нее были алое платье, сверкающие золотые перстни и длинная обнаженная шея – без единой царапинки. Кожа гладкая, как при жизни, с единичными родинками. Не будь Сармат при смерти, ему бы захотелось ее поцеловать.

– Не дождешься, – усмехнулся он едко, прекрасно осознавая, что говорит с тенью собственных мыслей.

– О. – Малика провела пальцами по волосам: они текли крупными волнами. Надо же, как он ее запомнил! – Уж я-то дождусь. Мне спешить некуда.

Она вскинула одну четко очерченную черную бровь. Это так было на нее похоже, что Сармат снова рассмеялся – ему ничего больше не оставалось, кроме как смеяться, даже если от этого сердце заходилось в приступах горячечной боли.

Он закашлялся и в который раз потерял сознание – ненадолго, а потом еще глубже скользнул во тьму.

Сармат слышал то обрывки колыбельных, то чужие плачи. Оказывался то в коридорах халлегатского терема, по которому бегал ребенком, то на залитом дождем поле, где убил Рагне. Он видел себя на пирах рядом с друзьями и у Криницких ворот во время злополучного поединка: тогда Хьялма подавил его первое восстание. Выбил ему клык и посадил на цепь – бедный-бедный братец, наверное, он так и не простил себе подобное великодушие.

Из всех любовниц и жен ему продолжала сниться одна лишь Кригга. Она сидела у его постели, тонкая, солнечная, окутанная пшенично-желтым светом, и гладила его по волосам – Сармату это казалось донельзя забавным. Он знал, что она сбежит, прихватив его сокровища, а вот Кригга из его воспоминаний этого еще не знала. Она разговаривала с ним шепотом, думая, что он спит; это было трогательно – Сармат не знал, признавался ли ему еще кто-нибудь в любви, уповая на то, что он не услышит. Сердцещипательно, ну да скатертью дорога: Сармат не знал, что случилось с Криггой после ее побега, однако толку горевать о том, что его обдурили, если позже он позволил обмануть себя еще сильнее?

Надо было остаться в Старояре, сжечь город дотла и только потом явиться на призрачный зов – вместе с воинами Ярхо и тукерской конницей. Хвати ему терпения, он бы сорвал планы врагов и поквитался бы с Витовичами за измену – может, уволок бы к себе Люташеву дочь, как когда-то – Малику, и позволил бы ему увидеть это перед гибелью. Староярский лис наверняка этого опасался – пожалуй, спрятал где-нибудь княжну, ну да Сармат бы все равно ее отыскал, отыскал бы, что ему искалечить очередную жизнь или еще пару…

Он закусил губу и зло выдохнул в темноту.

* * *

Как только его сознание немного прояснилось, он отдал суварам приказ оттащить его драконью шкуру вниз, к Эльме. Пусть камнерез запряжет всех каменных созданий, всех до единого, и хоть на части разобьется, но починит его покореженное тело. Вместо размноженных костей вправит в суставы пластины из меди и бронзы, укрепит чешую алмазной коркой – раз он и вправду великий мастер, эта работа должна оказаться ему по плечу.

Сармат не знал, сколько дней он провел в беспамятстве. Когда он поднялся, его тело еще было слабо – он сделал несколько шагов, пошевелил отнимающейся рукой и оперся на длинный столик, чтобы перевести дыхание.

Затылком почувствовал, что он в чертоге не один. Чуть обернулся, улавливая движение – слишком быстрое для каменного слуги.

– Сармат-змей. – Йоким Прихвостень коротко ему поклонился. Он стоял у дверей – при оружии, в доспехе, отдаленно напоминавшем гранитный панцирь Ярхо. Сармат с неудовольствием заметил, что тот мог бы убить его одним мизинцем – и что слуги не сообщили ему о постороннем, только провели Йокима по горе.

Давно он не чувствовал себя настолько уязвимым. Хуже, чем в дни солнцеворотов.

Сармат подцепил кувшин пальцами правой руки – нарочно, чтобы ее испытать. Было тяжело, и поначалу он расплескал воду мимо чаши. Позже – наполнил ее до краев.

– Тебя послал мой братец? – Рот свело. То ли от холода воды, в которой дотаивали кусочки льда, то ли от лживой улыбки. – Как любезно с его стороны. Вот что значит настоящая братская забота.

Йоким насупился.

– Мой предводитель хочет узнать…

– Нет, дружок. – Сармат обернулся. – Наперво я тебя расспрошу.

Может, он и беспомощен, но слова – это его оружие, и беседа не загонит его в тупик. Не хватало еще отчитываться перед псом Ярхо.