Змеиное гнездо

– Ты очеловечился за последние луны. – Сармат подтянул колено. – Не замечаешь? Стал разговорчивее, живее. На жену мою засмотрелся так, что она сумела тебя околдовать. Брось, Ярхо – я нашел тебя сидящим. Часто садишься перед пленными, прежде чем их убить? То-то же.

Ярхо не изменился в лице – как и всегда, – только отвел взгляд на горизонт.

– Не подумай, что я в обиде, – сказал Сармат. – Будь ты живым, я бы сам тебе ее отдал. Каменному тебе, как я понимаю, она без надобности.

Не отдал бы, конечно. Если бы Сармат знал, на что способны песни Рацлавы, он бы тотчас же ее убил – но раз события влияли на Ярхо, с этим следовало считаться.

– Довольно.

– Хорошо, братец, – согласился он равнодушно. – Как пожелаешь. Давай про Криницу. Я думал, ты был лучшего обо мне мнения. На что я надеялся, когда вызывал Хьялму на бой? Что я убью его, а халлегатцы простят мне восстание и поднесут княжий венец? Тогда я не отличался острым умом, но и дураком не был.

Ярхо по-прежнему на него не смотрел.

– Глупо выходить на поединок для того, чтобы поддаться.

– Неужели? – ухмыльнулся. – Если бы я попросил Хьялму о пощаде с глазу на глаз, он бы меня убил, а матери сказал бы, что так и было. Но я умолял на глазах всего его войска. – Сармат подбросил бурдюк в ладони. – Жалкий рыдающий мятежник, что с меня взять? О такого и меч марать стыдно.

– Но это тебя опозорило.

– О, я делал много позорных вещей, Ярхо. Не первая, не последняя. Мне пришлось выбирать между гордостью и жизнью, но теперь Хьялма мертв, а значит, я с выбором не ошибся.

Ярхо глянул на него с недоверием.

– Врешь ты все, – произнес он глухо. – Сейчас придумал? Быть такого не может, что ты все тогда предусмотрел.

– Не предусмотрел, что Хьялма выбьет мне зуб. – Сармат засмеялся. – Что мы еще не выяснили за эти годы? Спроси! Неизвестно, когда тебя в следующий раз одолеет охота поговорить. Хочешь узнать, почему я ослепил Ингола?

– Я и так знаю.

– Верно. – Сармат хлопнул его по спине. – Потому что я безумец, которому по душе мучить людей.

– Ты не безумец, Сармат. – На какой-то миг ему показалось, что Ярхо вздохнул. – Человек, который жаждет почитания и страха, но не безумец. Ты всегда осознавал, что делаешь. Или почти всегда.

Нетрудно было догадаться, что Ярхо поставит ему в вину. Несмотря на перемены, его сердце оставалось каменным, и битвы до сих пор волновали его больше, чем семейное горе.

Сармат сцепил руки.

– Я признаю это, Ярхо, – проговорил он медленно. – Я подвел тебя на поле боя.

– Не в первый же раз.

– И я это исправлю. – Краснота сошла с его лба и щек: Сармат снова смотрел внимательно и ясно. – Эльма залатает драконью кожу, и она станет не хуже прежней.

– Лучше убеждай в этом тукеров. Не меня.

Сармат и убеждал: целый лагерь рутинно шелестел за их спинами. Непросто умаслить ханов, батыров и княжегорских дружинников, если являешься к ним человеком, утратившим змеиную чешую. Было бы разумно, если бы Сармат остался в Матерь-горе и дождался, когда камнерез закончит волхвовать над его драконьим телом – но как долго ждать? А если задача, которую он доверил Эльме, окажется невыполнимой? Ему не хотелось думать об этом, но тукеры по-прежнему составляли большую часть его войска – если Сармат, их божество, трусливо спрячется, они развеются по степи.

Сармат задумчиво посмотрел вдаль.

– Я плохой брат.

– Не то слово.

– Но заметь, и ты немногим лучше. Я… оступился у Старояра, и мне жаль. Но в следующей битве я тебе помогу.

Он давно не воевал в человеческом теле – позабыл бы, как это делать, если б такое можно было забыть. Сармат отвык от этой оболочки, пригодной лишь для разговоров и любви – войне куда больше подходила крепкая драконья шкура, но ничего, сдюжит. Его руки помнили, как держать оружие, а язык – как звать людей на бой. Этого достаточно.

Сармат уверял не только других, но и себя, а в груди тоскливо ныло – потерял он свою чешую, вишнево-пламенную. Свои когти, зубы, крылья, мощь удара и силу рыка – все утратил по собственной дурости, и неизвестно, вернет ли. В нем зрело бездонное отчаяние, страшное неудовольствие самим собой, и Сармат делал все, чтобы не дать им воли.

Он зажмурился – ненадолго, всего на мгновение. За его веками зажелтели последние теплые лучи.

Ярхо помедлил, поскреб шею кончиками невыточенных ногтей. Сармат уловил это движение – которое по счету из человеческих? Видать, не помог камень, которым Эльма укрыл трещину его панциря, только хуже стало.

– Зачем тебе понадобилось писать Горбовичу? – спросил Ярхо негромко. – Всю битву будешь за ним гоняться? Приказал бы тукерам – любой багатур с радостью принес бы тебе его голову.

– Брат мой. – Сармат вытянул ноги. – Я не в том положении, чтобы посылать их за головами моих врагов. Раньше ни у кого не возникало сомнений, что я могу уничтожить всех, кого пожелаю. Это тебе можно упрекать меня в слабости, им такого и подозревать нельзя. А я очень их огорчил.

Сармат помолчал, наслаждаясь предвечерней тишиной.