Змеиное гнездо

Лутый пожал плечами и степенно зашагал вперед. Знакомство с людьми князя началось не лучшим образом – оставалось надеяться, что Лутый поладит хотя бы с самим Хортимом. Он размышлял об этом, продвигаясь вдоль шатров, когда приметил у походной кузницы знакомую фигуру.

Она стояла к нему спиной, а Лутый давно ее не видел и мог бы ошибиться. Но неужели в Княжьих горах так много черноволосых женщин, воюющих наравне с мужчинами?

– Совьон! – закричал он, невзирая на понукания Архи. – Совьон, Совьон!

Она обернулась – Лутый подумал, что бежать из Матерь-горы стоило хотя бы для того, чтобы увидеть ее такой потрясенной. Лицо Совьон вытянулось, брови взлетели на лоб, глаза стали размером с тяжелый княжегорский медяк.

– Хватит пихаться, – возмутился Лутый, отпрыгивая от Архи. – Гляди, вон моя добрая подруга.

Совьон была по-прежнему внушительной, даром что казалась исхудавшей и утомленной – чай, не цветы здесь собирает. Она подбежала к ним, резким движением перебросила за плечо длинную косу.

– Ты живой, – сказала она пораженно. – Живой, боги мои!.. Ты что, сбежал?

– Сбежал. Иду к князю Хортиму рассказывать обо всем, что было. Видишь, как меня тепло встречают? – Подмигнул Архе. – Тебе дадут послушать?

Совьон ошарашенно потрясла головой.

– С ума сойти… – выдавила она наконец. – А Рацлава?

– Мы вместе сбежали. Она сейчас со мной, на, держи.

Архе недосуг было ждать, пока закончится их беседа – он глядел недовольно, оценивающе. Поэтому Лутый без лишних объяснений вытащил из сумы мышь и отдал ее Совьон. Лутый не успел взглянуть на нее напоследок – наверняка мыши Совьон удивилась не меньше, чем самому Лутому.

В княжьем шатре его встретили не тепло, но и не холодно. Лутый низко поклонился сидящему князю Хортиму – и одновременно, пока гнул спину, скользяще изучил его от макушки до пят, от лица до кафтана, черного с алым шитьем. Чтобы, когда выпрямиться, покорно потупить глаз.

Князь был молод и казался ровесником Лутого; лицо у него было строгое, горбоносое, в обрамлении черных кудрей до плеч. Слева – пересеченное шрамом, местами – заплывшее ожогами. Взгляд – ястребиный, под сведенными бровями. Вид его Лутому не понравился, слишком грозный.

Лутый не начал говорить, пока ему это не позволили. Арха бросил, что он-де беглец из Матерь-горы, и князь Хортим спросил, правда ли это.

– Чистая правда, – закивал Лутый. – Только я не один сбежал, а с двумя драконьими женами.

Чтобы не давать ложных надежд, тут же рассказал о судьбе Малики Горбовны – благодаря Кригге он знал, как погибла гуратская княжна, и сумел подробно все описать. Князь слушал спокойно, не перебивая.

– Но ты убеждаешь, что вы спаслись, – сказал он под конец. – Значит, если бы моя сестра не попыталась зарезать Сармата-змея, она могла бы выжить.

Голос его стал тихим, бесстрастным. Лутый – что ему оставалось? – ответил, что ему неведомы замыслы Сирпы-пряхи.

– Я знаю о княжне лишь со слов других драконьих жен, – проговорил он осторожно. – И могу ошибаться. Но сдается мне, она слишком ненавидела Сармата-змея. Ей было невыносимо существовать рядом с ним, и если бы тогда она не нашла нож, то позже от отчаяния попыталась бы задушить Сармата подушкой. Нам, пленникам Матерь-горы, со многим пришлось мириться. Женщинам – с Сарматом и Ярхо, которые наведывались в верхние чертоги. Мне – с работой на рудниках. Мы терпели, потому что желали выжить. Стала бы терпеть твоя сестра, князь?

Хортим грустно улыбнулся.

– Нет. Не стала бы. – Он обернулся к старому воину – тот стоял по его правую руку и был бледен, как болотный морок: – Узнаешь Малику в этом рассказе? Я узнаю.

Воин не ответил, и Хортим вновь посмотрел на Лутого.

– За какое преступление тебя сослали в Матерь-гору?

– Ни за какое. Я сам пошел.

Князь сморщился.

– Врешь.

– Всеми горами клянусь, не вру. – Лутый положил руку на сердце. – Если мне не веришь, у других спроси. В твоем лагере есть женщина по имени Совьон, мы были с ней в отряде, который вез дань в Матерь-гору.

Краем глаза он увидел, что Совьон стояла у входа в шатер – с другими любопытствующими; князь их не прогонял. В руках она держала белоглазую мышь, но к себе не прижимала – наверное, подумала, что Лутый так глупо пошутил.

– Спроси у черногородских дружинников, которые тебя слушаются, – продолжал Лутый. – Может, кто-то из них меня вспомнит. Я охранял караван, а не ехал на заклание. Спроси у…

– Достаточно. – Хортим подался вперед. – Зачем же ты туда пошел?

Лутый дерзко усмехнулся.

– Год назад, княже, с Сарматом еще никто не воевал. И я думать не думал, что станет, а змей знатно засиделся в своей горе – слухов о нем ходило много, да и дани он забирал порядочно. Князь Марилич верил, что я человек толковый; мы с ним порешили, что я отправлюсь в Матерь-гору. Вызнаю, каков из себя Сармат-змей, и вернусь обратно.

Хортим Горбович приподнял брови, и Лутый с удовольствием отметил, что он был удивлен. Воин по его правую руку благодушно хмыкнул.

– Ты так в себя верил? – спросил князь.

Лутый простодушно пожал плечами.