Змеиное гнездо

Хрустальные нити раскинулись далеко за пределами подворья пастуха Вельша. Паутина укрывала холмы и фьорды, взмывала над водопадом и убегала вниз, к деревне, где обрывалась у крайней околицы. Нынешним утром нити натянулись и звонко задребезжали. Так они возвестили о том, что в сеть попался человек – путник ехал с запада, да так быстро, что, наверное, уже к вечеру достиг бы Мглистого Полога. Нити не задерживали его и не причиняли ему вреда. Все, на что они были способны сейчас, – поймать легкое дрожание и передать его пряхе, что их сплела.

Любопытно. Давно в сети Рацлавы не заползал приезжий. У деревни постоянно вертелись люди – она ощущала тепло их тел, задевавших ее паутинку. На холмах ходили стада, в небесах летали птицы, но человек, ехавший с запада? Если он ищет ближайшее место для ночлега, то не поедет в деревню и остановится в доме ее отца – может, удастся вычерпать из него новости.

Она не играла, но пальцы ее правой руки ловко перебирали воздух. С осени, когда окончилась война против дракона и его каменного брата, минуло два года, и Рацлава не теряла времени: она научилась касаться нитей этого мира, даже если не ткала музыку. Она любовно оглаживала холодный утренний свет, льющийся в оконце. Перебирала запах засушенной лаванды. Извлекала бесплотную, гладкую, как вода, ниточку из тонкого серебряного колечка, которое теперь носила на пальце – ей нравилось ткать из серебра, и кольцо никогда не бывало лишним.

Рацлава научилась отличать свет от тени и угадывать цвета, ощущая их запах и вкус – уже не только во сне, но и наяву. Она раскинула хрустальные нити, чтобы знать, кого ей ждать в ее вынужденном обиталище: пусть Рацлава и увязла тут, отчаиваться она не собиралась. Если она выбралась из Матерь-горы, неужели не найдет человека, который бы отвез ее на юг? Правда, не по доброй воле, но и что же?

Она провела в отцовском доме восемь месяцев – на семь больше, чем ей хотелось бы. Будь ее воля, Рацлава не встречалась бы ни с кем, кто жил у пастуха Вельша, и она вернулась сюда не из-за них – ради Ингара, ее дорогого брата. Единственного, кого бы взаправду огорчила ее смерть. Год назад Лутый засобирался в Черногород: так ему повелел князь Хортим Горбович – бить челом, разговоры разговаривать, – и Рацлава запросилась с ним. Ей хотелось, чтобы Ингар узнал о том, что она жива, причем от нее самой; вот Лутый и довез ее до Мглистого Полога.

Рацлава понимала, что брат считает ее мертвой – она не верила, что слухи о ней дойдут до самого Черногородского княжества. Даже боялась, что не застанет его в живых – Ингар относился к ней не столько как к сестре, сколько как к дочери, и ее смерть стала бы для него страшным ударом; но оказалось, все не так.

В тот злополучный год Ингар много пил и даже пытался повеситься, но деревенский знахарь с мужиками успели вытащить его из петли. Должно быть, тогда боги заглянули Ингару в глаза, и больше он в их небесный чертог не торопился – обрил себе голову в знак скорби, но решил не тратить понапрасну жизнь, которую отобрали у его сестры. И когда Рацлава вернулась, то узнала, что Ингар успел жениться на дочери того самого знахаря, а за луну до приезда Рацлавы у него родился сын.

Ингар ужасно ей обрадовался. Вывалился из дому, постукивая деревянной ногой, обхватил ее ручищами и обнял, как малое дитя, а Рацлава уже пожалела, что приехала. Она, конечно, обрадовалась, что жизнь брата могла быть счастливой и без нее, но тут же смутилась – все-таки теперь она здесь лишний человек.

Рацлава надеялась вернуться вместе с Лутым, но когда тот отправился в обратную дорогу, слегла с хворью. Ее лихорадило, и Лутый, завернувший в Мглистый Полог, просто не сумел забрать ее с собой. Ждать ее не стали – отряд торопился обратно, к князю Хортиму.

Когда она оклемалась, Ингар пригласил ее пожить на мельнице вместе с его женой и сыном, но Рацлава отказалась. Ингар довольно с ней нанянчился. Он заслужил семью без слепой сестры в довесок – ему и так было о ком заботиться; к чему отягощать его другими хлопотами? Отцовский дом и без того был большим, а сейчас сестры Рацлавы повыходили замуж – ей выделили длинную комнатку вдоль северной стены. Без особого желания, но куда деваться? Родители и остальные братья встретили ее не так ласково – холодно-вежливо, с затаенной опаской.

Неудивительно. Рацлаве казалось, что они в расчете. Семья давала ей кров и пищу девятнадцать лет, а потом продала черногородскому купцу. Из-за отцовских долгов Рацлава попала в Матерь-гору, и за это поживет в его доме еще немного, не чувствуя, что чем-то обязана – раз уж судьба вынуждает. Они расплатились. Рацлава не любила ни родителей, ни братьев, кроме Ингара, ни сестер, кроме, пожалуй, самой доброй и старшей, уже много лет как замужней; Мцилава ей хотя бы не была противна. Но и зла Рацлава не держала – найдет возможность и уберется подальше, а вот мстить не станет. Никому, даже отцу. Может, но не станет – к чему ей это?