Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции

Инкубатором же чиновной и прочих элит служили (и служат до сих пор) высшие школы, grandes écoles, начиная с Ecole Sup, парижской «Вышки» (École normale supérieure,

Высшей нормальной школы). Ее питомцы, как Жан-Поль Сартр и Поль Низан, писали позже, что ощущали себя в стенах плебейской университетской Сорбонны «высшими существами».

Отставание французской университетской модели от немецкой становится очевидным после катастрофы франко-прусской войны. При Третьей республике французы заимствуют многое из немецкой системы, частично вернув университетам автономию и исследовательские задачи. Однако и реорганизованная тогда «Новая Сорбонна» была призвана создавать научную базу для республиканского государства, как школа – обеспечивать идеологическую.

Интеллектуалы. Новая модель отношений между государством и образованной элитой во Франции возникает только с появлением под занавес XIX века «интеллектуалов» (intellectuels

). Ключевую роль в пересмотре дела несправедливо осужденного в 1894 года Дрейфуса сыграл, как известно, главный литератор эпохи Эмиль Золя. В своей публичной кампании Золя опирался на традицию, заложенную в XVIII веке резонансными «аферами» Вольтера, который апеллировал к общественному мнению. Только на сей раз благодаря уровню развития публичного и интеллектуального пространства качественно иным был и общественно-политический эффект.

13 января 1898 года Золя опубликовал в газете лидера радикалов Жоржа Клемансо L’ Aurore свое знаменитое письмо президенту Феликсу Фору «Я обвиняю!». Незамедлительно последовали коллективные манифесты. Спустя несколько дней подписанты этих обращений были впервые названы Клемансо интеллектуалами. Еще через несколько дней националист Морис Баррес напишет об «обращении так называемых интеллектуалов», подписанном «евреями, протестантами, простофилями (nigauds

) и инородцами». Дальше сработала обычная модель выстраивания идентификации от противного: библиотекарь парижской «Вышки» Люсьен Эрр пишет открытое письмо Барресу, в котором его «так называемые интеллектуалы» приняты как самоназвание. Еще через некоторое время известный консервативный критик Фердинанд Брюнетьер в разгромной статье о «манифесте интеллектуалов» окончательно очерчивает границу между лагерями. И хотя сам термин «интеллектуалы» употреблял во Франции еще Сен-Симон в 1820‐е годы, только теперь рождается концепт, определивший историю образованной элиты Франции в новом XX веке.

Становление этого нового концепта образованного человека проходило при ощутимом культурном влиянии извне. Наряду с «германским фактором» существенную роль в эпоху «медового месяца» франко-русского альянса и популярности «русского романа» сыграли бывшие вечные ученики французов. Люсьен Эрр, один из отцов-основателей интеллектуалов, помимо стажировки в Германии для изучения философии Гегеля поехал в Россию, вынеся оттуда опыт контактов с народнической интеллигенцией. Затем во Франции он близко познакомился с Петром Лавровым и его теорией «критически мыслящих личностей» – понятием, заимствованным, в свою очередь, у немецких левогегельянцев. Эрр фактически повторяет ее, выделяя три типа личностей. К высшему типу, как нетрудно догадаться, принадлежат «те, кто осмеливается доводить свои идеи до конца».

«Партия интеллектуалов» осознавала себя в противовес «партии порядка»: «универсальность» против «почвенничества», авангард против традиции, Вольтер против Жанны д’Арк. В противоположном лагере были попытки обозначить себя иначе – «интеллигентами» (intelligents) или «интеллигенцией» (intelligence

). Но с течением века интеллектуалы утвердились на этом поле победителями, и слово формально потеряло политический подтекст. Хотя по умолчанию интеллектуал по-прежнему подразумевал левого, или «гошиста» (intellectuel de gauche). Общественная позиция – в сознательном отдалении от институтов принятия решений. Это нежелание взять на себя ответственность решения и контроль за его выполнением, прямо противоположные этике среднего класса.

Несмотря на большое символическое притяжение интеллектуалов-дрейфусаров и их конечную победу над противным лагерем, они оставались активным меньшинством в академическом и творческом мире Франции – в численном отношении не более трети от занятых в этой сфере. С другой стороны, такое соотношение сил давало и дополнительный смысловой эффект (искатели истины всегда в меньшинстве), а равно прекрасно подходило к осознанно занятой общественной нише, которую американские исследователи окрестили «гордой маргинальностью» (proud marginality).