Знак четырех. Записки о Шерлоке Холмсе

Вначале я предположил, что между этой юной леди и старым полковником могла быть связь романтического толка, о которой она призналась его жене. Это объяснило бы, почему миссис Баркли вернулась домой в таком настроении и почему мисс Моррисон утверждает, что ей ничего неизвестно. Да и с теми обрывками разговора за закрытой дверью, о которых мы знаем, это по большому счету не идет вразрез. Против этого говорит лишь тот факт, что упоминался некий Давид, да и о пылкой любви полковника к своей жене не следует забывать, не говоря уже о внезапном вторжении незнакомца, которое, разумеется, могло к тому, что там происходило, не иметь ровным счетом никакого отношения. Определиться было нелегко, но все же я больше был склонен думать, что между полковником и мисс Моррисон ничего не было, хотя все больше и больше убеждался в том, что девушка знает причину ссоры между миссис Баркли и ее мужем. Разумеется, я нанес визит мисс Моррисон и объяснил ей, почему я уверен, что ей что-то известно, добавив, что, если она будет упорствовать, ее подруга миссис Баркли окажется на скамье подсудимых по обвинению в убийстве.

Мисс Моррисон – миниатюрное неземное создание с робким взглядом и светлыми волосами, но в проницательности и здравом уме ей не откажешь. Выслушав меня, она на какое-то время задумалась, потом решительно повернулась ко мне и начала говорить. Сейчас я вам вкратце перескажу ее рассказ.

– Я обещала подруге ничего не рассказывать. Слово есть слово, – сказала мисс Моррисон. – Но раз уж ей грозит такое страшное обвинение, а сама она, бедняжка, пока защитить себя не может, думаю, что я имею право нарушить обещание. Я расскажу вам, что случилось в понедельник вечером.

Примерно без пятнадцати девять мы возвращались из церкви на Уотт-стрит. По пути нам нужно было пройти по Хадсон-стрит. Это очень темная и безлюдная улица, там есть всего один фонарь на левой стороне. Когда мы к нему подошли, я заметила, что нам навстречу идет мужчина. Он был сгорблен, мне показалось, что на одном плече у него висит какой-то ящик. Вообще он был похож на калеку, потому что голова у него была опущена очень низко, а ноги согнуты в коленях. Встретились мы с ним прямо под фонарем. Подняв голову, чтобы посмотреть на нас, он замер и страшным голосом воскликнул: «Господи, да это же Нэнси!» Миссис Баркли смертельно побледнела и непременно упала бы, если бы это ужасное существо не подхватило ее. Я хотела позвать полицию, но, к моему удивлению, она заговорила с этим человеком.

«Все эти тридцать лет я была уверена, что ты умер, Генри», – произнесла она дрожащим голосом. – «Так оно и есть», – сказал он так, что мне стало жутко. У него было очень темное страшное лицо, сморщенное, как сухое яблоко, а глаза горели так, что я не забуду их до конца жизни. Волосы и бакенбарды у него были седые.

«Дорогая, отойдите немного, пожалуйста, – сказала мне миссис Баркли. – Я хочу поговорить с этим человеком. Бояться нечего».

Она старалась казаться бодрой, но по-прежнему была бледна как мел, и губы у нее дрожали так, что говорила она с трудом.

Я отошла, как она просила. Они несколько минут разговаривали, потом миссис Баркли направилась ко мне, а калека остался стоять под фонарем. Он размахивал кулаками так, словно обезумел от ярости.

Всю дорогу миссис Баркли молчала, лишь когда мы остановились у моей двери, взяла меня за руку и попросила дать слово, что я никому не расскажу о том, что произошло. «Это мой старый знакомый, которого я считала давно погибшим», – сказала она. Когда я пообещала хранить молчание, она поцеловала меня, мы попрощались, и больше я ее не видела. Я рассказала вам всю правду. От полиции я скрыла это только потому, что не понимала, какая опасность грозит бедной миссис Баркли. Я знаю, что ей же будет лучше, если все станет известно.