Я уже начинала чувствовать себя выгребной ямой, в которую обитатели Кларендон-Хауса с удовольствием сливают все свои грязные тайны, но, конечно же, согласилась на его условие. Он что, тоже будет трогать меня за руку?
– Доктор, вот вам мое слово.
Холодные голубые глаза еще раз сверкнули, а потом он перевел взгляд на чашку с чаем.
– Вы хорошо знакомы с преподобным Доджсоном? – спросил психиатр.
– Нет. Я познакомилась с ним неделю назад. Почему вы спрашиваете?
– Его сны. Они мне не нравятся.
– Сны его преподобия вообще никому не нравятся, доктор.
Квикеринг поднял руку. На пальце блеснул перстень.
– Нет-нет. Я, вероятно, не так выразился. Вот что я вам скажу: я психиатр, и моя специальность – ментальная драматургия. Вам известно, что это значит?
– Вы пишете сценарии к представлениям ментального театра. Образы, декорации, сюжет и диалоги персонажей – в них вы вставляете фразы, которые могут вызвать в пациенте особенный отклик. В целом вы следуете указаниям режиссера-психиатра, но детали добавляете от себя.
– Гениально! – Квикеринг улыбнулся. Когда его улыбка не выражала насмешки, она превращала его в настоящего красавца. – Вы знаете мою работу назубок.
– В Эшертоне я была знакома с мистером Питером Харвиллом, постоянным драматургом сэра Оуэна.
– Ах да, Питер, понятно-понятно. – Конкуренция была Квикерингу не по душе, он разом прикрыл ювелирную витрину своих зубов. – Я вот почему завел речь о своей работе: тут важно понимать, что я врач и психиатр, а не писатель, как, например, его преподобие. И тем не менее наша работа, работа ментальных драматургов, выводит нас на границу искусства и науки, куда никогда не ступают другие психиатры, даже сэр Оуэн. Я понятно объясняю?
– Замечательно, доктор.
– Вот почему наши, скажем так, измышления не лишены крупицы фантазии. Чтобы сочинять такого рода пьесы, нам порою приходится ставить себя на место человека с больным рассудком… Я к такому привык. И вот теперь я перехожу к самой сути. – Голубые глаза снова смотрели прямо на меня, в них отблескивал огонек лампы, все остальное было в тени. – Его преподобие
– А что думает сэр Оуэн?
Квикеринг махнул рукой – на редкость деликатным образом.
– Ах, сэр Оуэн – это ученый
– Но вы в него не верите.
Квикеринг замялся, как будто не отваживался противоречить сэру Оуэну в моем присутствии, и бросил быстрый взгляд на голову Шляпника.
– Как я и сказал, я – не совсем обычный психиатр. Не сомневаюсь, сэр Оуэн абсолютно прав с медицинской точки зрения, однако… А вдруг мы смотрим на этот случай с неправильной точки зрения? Как получается, что кошмары его преподобия сбываются наяву? Взять, к примеру, смерть вашей подруги… Пользуясь случаем, выражаю вам свои искренние…
И так далее. Я прервала Квикеринга – быть может, не слишком вежливо:
– Спасибо. Но смерть мисс Брэддок наступила из-за остановки сердца.
Я ни капельки не верила, что Мэри умерла естественной смертью, но, как я уже говорила, я стала мастерицей по забрасыванию крючков с блестящей наживкой – чтобы потом проверить свой улов.
– Конечно, я ни на что другое и не намекаю, – согласился Квикеринг, – однако преподобному
– Доктор, вы же до сих пор утверждали, что все это совпадения! Прошу прощения, но вы… насмехались над моим пациентом за то, что он считает иначе!
– Вы правы, вы правы, а я приношу извинения. Повторяю, я рассматривал проблему с медицинской точки зрения. Сэр Оуэн, например, и сейчас не обращает внимания на все эти обстоятельства. Но я начал смотреть на этот случай иначе. И я задаю вам вопрос: возможно ли, что преподобный Доджсон
Клянусь вам, я открыла рот от изумления.
Такая возможность никогда не приходила мне в голову.
– Вы хотите сказать, он выдумывает свои сны?
Квикеринг сделал глоток, глядя на меня из-за края чашки.
– Отчасти. Точнее, он по какой-то причине намеренно преувеличивает.
– И что это может быть за причина?