Знак Десяти

Она состояла ни больше ни меньше в пересказе четырех кошмаров доктора, без всяких дополнительных усложнений, а заканчивалась гибелью кролика. Я была уверена, что доктор Оуэн и его драматург уже слышали подобные рассказы, да и более абсурдные истории из уст прежних пациентов. А затем слово взял мистер Икс: он рассказал о портсмутских событиях. В завершение мой пациент распахнул пиджак, задрал рубашку и предъявил шрам, комментируя мягким голосом:

– Моя медсестра достала кухонный нож и вонзила его мне под ребра.

2

Служанки принесли чай и печенье «Мерривезер».

Сэр Оуэн, полистав книгу про Алису, обменявшись понимающим взглядом с Квикерингом и куда более равнодушным взглядом с Понсонби, вынес свой вердикт:

– История, которую нам только что рассказали, господа, – удивительна, чтобы не сказать больше. Тайные общества, убийства… И все напророчено в снах! – Оуэн недоверчиво покачал белоснежной головой. – Итак, что касается Убийства Нищих, я для начала должен сообщить, что не существует никакого гипноза и даже ментального театра, заставляющего человека делать что-либо против воли. Эти люди, покончившие с собой, несомненно, хотели лишить себя жизни… Быть может, они и получили какой-нибудь легкий толчок, который помог им побороть страх, но желание у них уже было… – А потом его прищуренные лисьи глаза повернулись в мою сторону и по спине у меня пробежали мурашки. – И те люди, что добавили жертв… тоже чувствовали желание. Они действовали по своей воле, как бы яростно они это ни отрицали.

«Тик-так», – сказала напряженная тишина.

Теперь взгляды сделались твердыми, как иглы. Я опустила глаза.

И действительно, разве это умозаключение не было истинным? Я более безумна, чем самые безумные из тех, что рвутся с привязи в Бродмуре и Эшертоне.

И тогда вмешался человек, от которого я меньше всего ожидала вмешательства.

– Мисс Мак-Кари не желала совершить то, что совершила, доктор, – произнес юный Джимми. – Прошу простить, я не психиатр, но я горжусь, что знаком с нею… С мисс Мак-Кари уж точно что-то проделали… Что-то отвратительное, совершенно отвратительное и безнравственное

.

Джимми Пиггот. Я до сих пор помню его в тот момент: его светлые волосы, разделенные идеальным пробором, его розовое полудетское лицо, его писарские очочки. Джимми был настолько робок, что, казалось, разговаривал с ковром. «Не вмешивайся, Джимми, не надо, ради твоего же блага!» – взмолилась я. Я была растрогана. Если бы взгляды умели дарить любовь, этот глядящий в пол юнец в те минуты лишался целого состояния! А вот сэр Оуэн на него даже не взглянул: он продолжал изучать меня, скрестив руки на груди и изогнув бровь.

– Молодой человек, я полагаю, что об этом следовало бы заявить самой мисс, правильно? Мисс Мак-Кари, почему вы напали с ножом на своего пациента, о котором вам, напротив, надлежало заботиться?

Тик-так. От этого звука у меня внезапно закружилась голова.

«Ничего не утаивайте», – сказал мистер Икс.

Но, как бы мне ни хотелось, слова не складывались у меня на губах.

И тогда спасение – или, по крайней мере, отсрочка моего приговора – пришло со стороны второго друга.

– Сэр Оуэн, прошу прощения за вопрос. Вы когда-нибудь были влюблены?

Доктор Артур Конан Дойл, на которого психиатры смотрели с пренебрежением – быть может, из-за того, что он не занимался болезнями рассудка, – говорил с присущей ему военной напористостью, и чашка чая в его руке даже не дрожала. Он вовсе и не покраснел. Твердо выдерживал взгляд своего оппонента. Мое воображение пририсовало доктору доспехи и меч.

– Прошу прощения? – удивился психиатр.

– Я спросил, случалось ли вам влюбляться.

– Я не понимаю, сэр, при чем здесь такой неприличный

вопрос, ведь правильно?

– Это всего лишь пример. Видите ли, свое свободное время я посвящаю сочинению рассказов. Созданный мною персонаж очень холоден и рассудочен, он расследует загадочные случаи. Поначалу я отвергал для него возможность любви. Как может страсть завладеть таким рациональным человеком? Но сейчас… я не сбрасываю со счетов такую возможность. Впрочем, с определенными оговорками. Это не должна быть обыкновенная любовь и, уж разумеется, не скандальная любовь, хотя без скандала и не обойдется[9]. Это всенепременно. А еще страсть.

Альфред Квикеринг резко дернулся на стуле.

– Доктор Дойл, нам не терпится узнать, куда заведут вас ваши рассказы… Но пожалуйста! К чему вы, черт подери, клоните? Давайте уже прямо к делу!

Квикеринг говорил так, будто собрался подраться. Дойл смотрел так, будто принимал вызов.