Знак Десяти

– Вот к чему я клоню: ничто, ничто в этом мире не способно победить страсть. Сэр Оуэн, представьте себе, что вы влюблены. Как я и сказал, это лишь для примера. Если я сообщу вам, что у вашей возлюбленной есть недостатки, вы, вероятно, признаете мою правоту. Ничто не помешает вашему рассудку согласиться, что она далека от совершенства. Но тем не менее вы не перестанете ее любить. Вы любите эту женщину и принимаете такой, какова она есть. Я считал себя умершим. – Здесь Дойл остановился и поочередно посмотрел на каждого из психиатров. – В этом было наслаждение. Я признавал, что, возможно, истина в том, что я жив, однако мне так нравилось быть мертвым, что, даже и признавая за этим утверждением очевидные погрешности (ведь я дышал, ел и пил), я в конце концов его принял, потому что оно мне больше нравилось.

– Порою театр доставляет такое наслаждение, что… – начал было Уидон, но покраснел и осекся.

– Тот театр был совершенно особенный, – отметил Дойл. – Можно сказать, что все мы, литераторы, мечтаем оказывать такое воздействие на читателя, – вот о чем я подумал. Тебе так нравится то, о чем ты читаешь, что в конце концов ты убеждаешь себя в невозможном. В том, чего сам не желаешь. И даже в том, что тебе отвратительно. Вот что произошло с мисс Мак-Кари. Причинить вред пациенту, к которому, как мне известно, она сильно привязалась, – это было болезненно, но театр заставил ее принять это с наслаждением. Вот почему она поступила так, как поступила.

– И, что еще важнее, – вкрадчиво добавил мистер Икс, – она остановилась, когда привязанность ко мне взяла верх над удовольствием от театра.

Сэр Оуэн и его драматург слушали в молчании. Из-за клочковатых бровей невозможно было понять, что выражает взгляд Квикеринга. Потом мне показалось, что он вот-вот набросится на Дойла. Я даже немного отступила назад. Но Квикеринг всего-навсего закинул ногу за ногу.

– Вы хотите сказать, доктор Дойл, что были «влюблены» в идею о собственной смерти? – Во взгляде Квикеринга читалась неприкрытая насмешка.

– Нет, доктор Квикеринг, это было лишь сравнение. Ощущение, которое я описываю, – оно ярче, тысячекратно ярче. Никогда в своей жизни я не испытывал подобного наслаждения. Ни с кем и ни с чем.

Это ужасное, обнаженное признание прозвучало как взрыв. Я хорошо понимала, что Дойл с его активной добротой, побудившей его прекратить унижение сахарного мальчика, теперь приносит себя в жертву, чтобы спасти меня от страшного испытания. Или сделать его менее болезненным – насколько это было возможно, потому что сэр Оуэн не собирался меня отпускать.

– Как бы то ни было, мисс Мак-Кари обладает собственным голосом, чтобы объяснить, что с ней произошло.

– Сэр Оуэн, поймите, – перебил Дойл, – ведь это безнравственно – принуждать женщину к…

– И что с того – совершенное ею тоже являлось таковым. А значит, вполне допустимо спросить ее…

– Ради наслаждения.

В первую секунду я не поняла, кто произнес эти слова.

Голос был мой, но я не помнила, чтобы открывала рот.

Теперь головы всех мужчин были обращены в мою сторону.

– Не могли бы вы повторить, мисс Мак-Кари? – попросил сэр Оуэн. – Мы не расслышали.

– Я сделала это ради наслаждения. Мне понравилось. Я ощутила наслаждение, как и было сказано.

Я подняла глаза. Сэр Оуэн смотрел на меня так, как Господь, наверное, смотрел на Еву после грехопадения. Когда сэр Оуэн заговорил, он назвал меня по имени. Есть мужчины, которые, чтобы поставить женщину на место, прибегают к отеческому тону.

– Энн… Вы же девушка. Пожалуйста, следите за своими словами…

– Иначе этого и не выразить, сэр Оуэн. Доктор Дойл прав. Я не знаю, почему ощутила такое наслаждение, но так все и было. Я до сих пор вижу сны про это… И во сне… мне это нравится.

Молчание было долгое, заряженное, как револьвер.

Который целился в меня.

И в это время нам принесли ужин.

Мистер Икс настоял, чтобы маленький столик оставили на прежнем месте и чтобы не убирали часы, поэтому Гетти и другие служанки были вынуждены отставить тележку с салатом, ветчиной и мясным пирогом, с водой и вином в сторону и выдать каждому из сотрапезников по тарелке. Затем они стали обслуживать каждого по очереди.

К этому времени находиться в комнате было уже невыносимо. И вовсе не из-за сказанных мною слов – из-за мужчин.

Есть у мужчин особенное качество: они делают невыносимым то место, где собираются. Результат зависит только от времени и от количества этих мужчин. Я не могу вывести математическую формулу (быть может, Кэрроллу это бы удалось), но общий смысл от этого не меняется. Комната, в которой мы собрались, хоть и была довольно просторной, в конечном счете оставалась всего-навсего спальней, и там было восемь мужчин, хотя мистера Икс можно было и не брать в расчет.

Потолок быстро покрылся облаком дыма. Соучастницами в этом деле выступили сигареты мистера Уидона, Джимми Пиггота и Дойла, а также трубки Понсонби и сэра Оуэна. Доктор Квикеринг для ровного счета запалил крепкую пахучую сигару: поднося эту штуку ко рту, он впивался в нее зубами.