Так или иначе, льву бросили кусок мяса, и теперь он будет занят его пожиранием, так что наступил подходящий момент. Я положила руку на локоть Брэддок, но заговорила с доктором Понсонби, поскольку если бы я обратилась напрямую к старшей медсестре, она бы уж точно ответила отказом.
– Прошу прощения, доктор Понсонби, мы вам сейчас очень необходимы?
– Ну что тут скажешь, мисс Мак-Кари, – начал Понсонби. – Я бы не стал утверждать, что необходимы, но очевидно, что вы обе должны находиться поблизости, поскольку ситуация складывается неоднозначная…
– Доктор, мы скоро вернемся.
– Энни… – Брэддок хотела возразить, но я крепко держала ее за руку.
– Очень скоро – это лучше, чем слишком поздно, – рассудил Понсонби. – Ненамного, но все-таки.
Чуть поразмыслив, я решила, что лучше моей комнаты места не найти.
Я усадила Мэри на узкую кровать, сама присела на стул. Чепец к чепцу, глаза в глаза.
– Энни, у меня куча дел, – сказала Брэддок. – Надеюсь, это
Вообще-то, я понимала: Мэри и так знает, что дело
– Так и есть, Мэри. Очень важно.
Я решила продвигаться шаг за шагом и на каждом шагу следить за ее реакцией. Начала я с эпизода, представлявшегося мне самым невинным, – с обхода пациентов, который она отобрала у Нелли Уоррингтон в тот вечер, когда Арбунтот лишил себя жизни.
Брэддок не шелохнулась. Смотрела на меня, моргала и отвечала на мои вопросы.
– Я еще тогда объяснила Нелли: к нам приезжают знаменитые психиатры. Я хотела удостовериться, что они встретят достойный прием. Это все?
– И вот по этой причине ты взялась проследить за ужином для пациентов?
Мэри снова моргнула. Во время этого разговора моргала она очень часто.
А еще я обратила внимание на глубокие мешки под глазами, как будто Мэри совсем перестала отдыхать.
Брэддок объяснила, что взяла на себя работу Нелли, чтобы оставаться в курсе происходящего. Это прозвучало нелепо. И фальшиво. Но я прощупывала почву, я не хотела давить, я больше надеялась на искренность Мэри, а не на логические рассуждения.
– Но к нам в комнату ты не заходила, – отметила я.
– Я не успела. Мы услышали шум в комнате Арбунтота и бросились туда.
Тут я сделала паузу и из этой точки сделала еще один ход:
– Мэри, тележка с ужином стояла в коридоре, она была наполовину пуста. Я успела это заметить.
– И что с того?
– Вы уже начали разносить ужин. Тебя интересовали не психиатры. – Я посмотрела ей в глаза. – Тебя интересовал один конкретный пансионер, верно? Потому что доставка ужина – это для медсестер единственная возможность войти в комнату к пациентам, за которыми мы не ухаживаем… Ты хотела видеть мистера Арбунтота. Ты за него беспокоилась. Ты сильно настаивала, чтобы я зашла его навестить, но результат тебя не удовлетворил… Потому что для тебя его состояние выглядело гораздо тревожнее, чем обычные неудобства, связанные с переездом…
Я видела, как такое проделывает мистер Икс: он забрасывал крючья с самыми разными наживками, чтобы собеседник оставил отпечатки своих зубов, а с ними и отпечатки правды.
И я поздравила себя с успехом. Хотя мне и попалась сильная рыба.
На лице Мэри эмоции сменяли друг друга, я как будто листала страницы книги, но в итоге осталась одна – страх. Мэри распахнула свои маленькие глазки так широко, что я даже отодвинулась.
– Да что все это значит? На что ты намекаешь?
– Мэри…
– Не называй меня так! Я мисс Брэддок! – Она так стремительно вскочила с кровати, что внезапное исчезновение этого немалого груза едва не лишило меня равновесия. – Невероятно, ты меня для этого вызвала? Ты теперь роешься в чужой жизни, как мистер Икс?
– Мисс Брэд…
– Привела меня сюда, с таким таинственным видом! – Брэддок разгладила юбку и передник. – У тебя потрясающая способность все усложнять! Ты считаешь меня настолько гнусной, что даже приписываешь мне желание разговаривать с
Я вспомнила печальное наследие Арбунтота, ныне упакованное в коробки. Как видно, Мэри успела его неплохо изучить.
– Но ты за него беспокоилась, – не сдавалась я.
– Повторяю тебе, я переживала из-за приезда психиатров!
– Так переживала, что ночью выходила на пляж в одной ночной рубашке?
В наступившей тишине доносившиеся снизу ПЛОМ-ПЛОМ вполне можно было принять за биение ее сердца. Или моего сердца.
Мэри как-то внезапно побледнела.
Потому что теперь – да. Как говорилось в оперетте «Маршальша», «Теперь да, моя дорогая! Оставим реверансы, разговор пойдет начистоту».
Она повела себя как Мэри Брэддок. Почувствовав, что больше не может использовать свое служебное положение в качестве аргумента, и не имея другого оружия, она была не в состоянии справиться с ситуацией.