Знак Истинного Пути

— Господи, найди же ты себе работу наконец! — не выдержала Наташа, устав убеждать Олега. — Ну хорошо, пусть я летом буду оперироваться, а не сейчас, но ведь жить-то нам на что-то надо будет! Или опять на шее у твоих и моих родителей сидеть?

Олег обиженно пробурчал, что в любом обществе родители помогают своим детям и ничего плохого он тут не видит. Глядя на его нерешительное лицо, Наташа первый раз в жизни почувствовала, что может возненавидеть Олега — вот за эту его нерешительность, за постоянную надежду на помощь родителей, за неготовность брать на себя малейшую ответственность.

— Олег, а ты вообще хочешь детей? — севшим голосом спросила она.

Раньше ей не приходила в голову мысль, что ее муж может не хотеть иметь детей. Но ведь семья без ребенка — это дикость, это противоестественно! А Олег молчал, рисуя пальцем круги на уже порядком потертой клеенке в мелкий цветочек.

— Да хочу, конечно, — вздохнул он наконец. — Только вот почему ты так в своего собственного уперлась, не понимаю? Ну, не судьба — значит, не судьба. Давай из детдома возьмем.

Но из детдома Наташа не хотела. Детей она видела в своей школе каждый день, и просто не могла себе представить, что может полюбить какого-то другого ребенка, кроме своего. Дети ей нравились, она хорошо относилась к ним, была терпелива и снисходительна. Но хотела она собственного.

В конце концов Олег уговорил подождать ее до осени. Наклевывалась, как он сказал, какая-то сезонная летняя работенка, и если он понравится нанимателю, то тот вполне может взять его и на постоянную.

— Но только осенью, Наташка, понимаешь, осенью. Давай подождем немного! Ничего же не изменится.

И они решили подождать. Действительно, подумала Наташа, ничего же не изменится.

Отпуск у Наташи был большой, и весь август они прожили у Наташиных родителей в деревне. Своих тестя с тещей Олег уважал, и они относились к нему доброжелательно, поэтому обычных в таких случаях недомолвок, обид и ссор не возникало. Изба стояла на краю села, немного наособицу. Из окон был виден лес, и казалось, что идти до него совсем близко, хотя на самом деле дорога занимала добрых пятнадцать минут. Колхозное поле между лесом и селом давно уже ничем не засеивали, и на нем неуклонно пробивалась молодая березовая поросль.

Август стоял жаркий. По утрам Наташа и Олег ходили купаться на пруд, и Олег нырял в черную воду со ствола наклонившейся старой ракиты. Брызги от него летели во все стороны, но сам Олег выныривал счастливый, с красной физиономией, и уверял Наташу, что видел на дне сома. В такие минуты она чувствовала себя если не счастливой, то хотя бы спокойной.

В тот день за завтраком мать попросила отца:

— Слушай, Вань, сходи за подпорками, а? У меня вон вся смородина погнулась.

— Так ты ягоды с нее собери, она и гнуться не будет, — проворчал в ответ отец, хитро поглядывая на Наташу, которая терпеть не могла собирать смородину.

— Да ладно тебе, ягоды — не ягоды, а все равно кусты подпирать надо. Вон Олежку с собой возьми да сходи.

Зять с готовностью кивнул.

— Ну, обоим подыскала работу, — продолжал ворчать отец, но в глубине души был очень доволен — одному идти в лес ему не хотелось.

Утром нашлись неотложные дела, и за подпорками мужчины собрались только ближе к вечеру. Солнце клонилось к закату, и мать поторопила отца:

— Ну давайте же, не копайтесь. Топорик не забудь, голова!

Наконец оба ушли. Наташа с матерью занялись поливом и за работой не сразу услышали криков прибежавшего Олега.

— Лидия Петровна! Наташа! Быстро, за мной бегите!

Побросав ведра и лейки, обе бросились за Олегом. Когда они добежали до кромки леса, мать ахнула, а Наташа прижала руки к лицу. Иван Сергеевич стоял на коленях под сосной, а возле него лежала молодая женщина с окровавленным, заплывшим лицом. Первое, что бросилось в глаза Наташе, потрясенно смотревшей на женщину, — это ее огромный вздутый живот и оголенные ноги.

— Господи, — выдохнула она, — так ее же изнасиловали! Папа, ты что стоишь? — Беги милицию зови!

— Какая милиция? — дрожащим голосом прошептал Олег. — Умерла она…

«Как умерла?» — хотела спросить Наташа и вдруг поняла, что женщина лежит неподвижно. Голые ноги с синими венами были вывернуты как-то неестественно. Она наклонилась над женщиной и заглянула ей в лицо. Глаза у женщины были закрыты, на правой щеке свежая царапина, вокруг которой засохла кровь.

— Мамочка… — тихо охнула Наташа, перекрестилась и заплакала.

И в эту секунду закричал ребенок.

Наташа с матерью, вздрогнув, обернулись на крик — на руках у отца лежал маленький синюшный комочек с огромной головой, весь в слизи. Багровая веревка тянулась от комочка, исчезала в траве и выныривала между ног женщины.

— Ж-ж-живой, — заикаясь, пробормотал отец, протягивая ребенка Наташе. — Она родила… родила его п-п-прямо при нас. Правда, Олежек?

Олег только кивнул, сглатывая.

— А потом сразу умерла, — хрипло проговорил он, стараясь не глядеть на тело. — Только ребенок вылез — и все. Только сказала…

— Что сказала? — хором спросили Наташа с матерью.

— «Не отдавайте», сказала, — справившись с хрипотой, выговорил Олег.