Знак небес

Константин было подумал, что на этом волхв закончит свое следствие, но не тут-то было. После вопросов о том, каких людей Константин видел во сне, во что одеты, чем занимались и прочее, последовал детальный допрос о событиях тех суток, которые предшествовали сну. И снова череда нескончаемых подробностей, которые Всеведу позарез нужно было знать, особенно касаемо суда, где волхв докапывался до самых крохотных мелочей. Он даже поинтересовался, какого цвета был домотканый половик, постеленный для князя, а также какой был узор на платке, отданном им жене кузнеца. Под конец у Константина стало складываться мнение, что Всевед попросту не знает, что ответить, а главное — что посоветовать князю. Сознаваться же в этом гордый старик ни в какую не хочет, вот и тянет время.

Тем временем глаза у Константина слипались все больше и больше. Спать хотелось неимоверно, но заснуть он боялся. Ведь это, скорее всего, означало бы, что к нему снова придет очередной страшный сон, и сумеет ли он в очередной раз убежать от своего старого, но, увы, весьма недоброго знакомого — бог весть. А если не успеет, то что с ним тогда произойдет там, во сне, и главное — что он сотворит наяву?

Аккуратно, намеком, он попытался выяснить у волхва — вдруг тот сможет подсказать. Всевед выслушал, не спеша подкинул пару увесистых поленьев в жаркий костер и медленно произнес:

— Тварь эта, Хладом прозываемая, чуть ли не бессмертной считалась. А ты думал, просто так на Руси в каждой второй сказке про Кощея поминают? Он это и есть. Токмо в сказках попроще. В них его смерть хоть и далече, а сыскать ее можно. В жизни же куда хуже. Посох мой, что от волхва к волхву передавали, никто в дело так ни разу и не пустил. Это ведь нам с тобой так свезло, хоть и не до конца. А раз он был жив все эти годы, то ни в кого залезть и не пытался. Зачем ему? Вот почему, княже, я тебе ответа дать не могу. Рад бы хоть что-то сказать, да сам ничегошеньки не знаю. Об одном догадку имею — нельзя дожидаться того часа, когда ты вовсе черен станешь. Не ведаю я, какая сила в тебе забурлит в ту пору, но справиться с тобой будет тяжко.

— Даже посохом? — усомнился Константин.

— Ты же князь — о том не забывай. Повелишь, так вся дружина за тебя встанет, чтоб меня изничтожить. Кто в братство детей Перуна входит, тот не посмеет, может, и супротив встрянет, но все одно — остальные одолеют. А посох мне супротив одного Хлада помочь в силах, а так-то для меня он чаще всего клюкой обыкновенной служит, и все.

— Может, лекарство какое есть? Травы, например, или грибы? — не унимался Константин. Очень уж не хотелось ему признавать бессилие перед надвигающейся угрозой.

— Разве что мухоморы или поганки, — буркнул Всевед. — Если болезнь неведомая, то как лекарство сыскать, помысли?

— То есть неизвестно, кем я стану и что со мной произойдет, так? — спросил Константин.

— Одно скажу — хорошего ждать глупо. Да, пожалуй, и плохого тоже, — уточнил волхв и добавил, поразмыслив: — Токмо страшное. А ты сам-то чего больше всего боишься? Смерти?

— Умру — полбеды, хотя тоже неприятно… — начал Константин.

Начал и остановился. Никому не хочется говорить, когда твой собеседник начинает невесть с чего веселиться. Да не просто улыбаться, а хохотать взахлеб эдаким противным старческим дробным смешком.

— В первый раз я слышу, чтоб люди вот так про свою смерть сказывали — «неприятно», — вытер выступавшие на глазах слезы Всевед. — Ты уж прости, княже, что не удержался. Но ты говори, говори.

— Да, всего лишь неприятно, — упрямо повторил Константин. — Гораздо хуже, если я не умру, но стану уже не собой. Ты представь, что тогда Русь ждет. Да любой враг по сравнению со мной счастьем покажется. Впрочем, ты и сам об этом сказал. Что-то страшное будет, — повторил он слова волхва.

— Верно сказываешь, — одобрил Всевед. — То самое страшное. Да такое, что дальше уже и некуда. Ну да ладно. Времечко позднее, а тебе вон спать хочется, аж скулы раздирает. Отдохнем прямо тут, у костра, а поутру и поговорим.

— А как мне спать-то? — усомнился Константин. — Он же опять… начнет.

— Никаких опять, — строго возразил Всевед. — Ты в дубраве моей заповедной. Нешто забыл, что нечисти сюда хода нет.

— А как же Маньяк? Он же вроде хороший, но тоже нечистью считается?

— То своя нечисть, родная. Ей проход остается, но и то с моего дозволения. У тебя же… — Волхв, не договорив, махнул досадливо рукой. — Спи давай. Тут у тебя защита со всех сторон — и я, и посох, и дубрава сама, даже небо со звездами. Нет ему сюда ходу, и все тут.

— Ну я не знаю, — нерешительно протянул Константин и… моментально отключился, словно его чем-то тяжелым по затылку огрели.

Когда он проснулся, костер, несмотря на день, продолжал все так же ярко гореть, вовсю светило солнце, и ему, лежащему у костра в тулупе, было так тепло, что и просыпаться не хотелось. Он снова закрыл глаза и… опять уснул, а проснулся уже от недовольного ворчания Всеведа:

— Ну и горазд же ты дрыхнуть, княже. Так все дела проспать можно.

— Прости, дедушка, — повинился Константин. — Уж больно сладко у тебя здесь спалось.