Знак небес

Глава 15

Ты только живи

Сильнее скорби безысходной,Сильнее смерти страсть моя…Люблю тебя — и буду я

Твоей звездою путеводной.Лопе де Вега

Трудно сказать, сколько прошло времени с момента начала реанимации. Если бы впоследствии спросить об этом Вейку, которую князь в конце концов выгнал из шатра, и теперь она стояла на коленях подле полога, мучительно заламывая руки, она бы назвала три или четыре часа. Константин — но лишь из-за понимания, что спустя столько времени Ростислава точно бы не пришла в себя, — ограничился бы одним часом, а то и половиной, а дружинники…

Впрочем, какое имеет значение, когда и через сколько. Главное, что утопленница закашлялась, извергая из себя мутный фонтан озерной воды, и пошло-поехало, а еще чуть погодя ее длинные стрельчатые ресницы дрогнули, и глаза впервые за все время слегка приоткрылись. Константин устало сел рядом с ней на мокрую, хоть выжимай, войлочную кошму и некоторое время с улыбкой смотрел на Ростиславу. Мыслей не было — одно блаженство, что княгиня жива. Ее губы слабо шевельнулись и почти беззвучно прошептали:

— Холодно.

Константин встрепенулся, огляделся по сторонам и метнулся к вороху медвежьих шкур. Схватив их в охапку, он бросился обратно к княгине, но вновь притормозил — нельзя. Одежда-то мокрая, так что вначале Ростиславу предстояло раздеть и растереть. Погоди-погоди. Как это раздеть? Ему самому? Мысль была столь кощунственна, что он обматерил себя на все лады и жалобно уставился на княгиню — растирать-то надо. Он ухватился за ее ладони и, пока тер их, сообразил, что как раз теперь самое время позвать в шатер Вейку.

Девушка на его окрик не откликнулась. Странно. Неужто в обмороке? Константин выбежал наружу. Фу-у-у, все в порядке или почти в порядке. Непонятно только, почему она столь отчаянно уцепилась за веревку, натягивающую шатер, и с какой стати перепуганно мотает головой.

— Пошли же, — нетерпеливо потянул он ее, но та уперлась не на шутку.

— Я мертвяков боюся, — выдавила Вейка, жалобно глядя на Константина.

— Дура! — не выдержав, сорвался и заорал он на нее. — Живая она, понимаешь, живая!

— Как же живая, коль не дышит вовсе, — пискнула Вейка, продолжая упрямо цепляться за веревку.

— Дышит уже! — завопил он что есть мочи. — Дышит и разговаривает. Ее теперь растереть надо, чтоб согрелась, поняла?!

Вейка по-прежнему мотала головой, неверяще глядя на князя, и тогда — уж больно время дорого — он с маху влепил ей пощечину. И еще одну — для верности, после чего, понизив голос и откинув полог, тоном, не терпящим возражений, произнес:

— Пошли, а то и вправду умрет… от холода.

Холопка все равно зашла не сразу, чуть помедлив на входе, но, когда увидела, что княгиня ожила, заревела в голос, уже не таясь и не боясь Константина, и кинулась целовать ей руки. Точнее, вначале ей, а затем переключилась на князя, насилу оторвавшего Вейку от себя и принявшегося объяснять, что ничего не закончилось, а все только начинается. Дошло до служанки лишь после второго повтора, но за дело, надо отдать ей должное, она взялась сноровисто.

Так, с этим, кажется, все. Теперь можно инструктировать насчет дальнейшего порядка действий. Четко и внятно все произнеся, постаравшись говорить короткими, рублеными фразами, потребовал, чтобы повторила, и подивился — слово в слово.

— Молодец, — счел нужным похвалить он ее. — Значит, я наружу за жаровнями. Когда разденешь догола, как следует разотрешь и укроешь шкурами, позовешь — мои люди сразу занесут жаровни. Да еще медку жбанчик — попробуй ей хоть малость вовнутрь влить для сугрева.

Вейка вновь кивнула, и Константин опрометью метнулся из шатра. Торопливо распорядившись наполнить углями две, нет, три, словом, все, какие имеются в наличии, жаровни, а также принести жбан меда с двумя кубками, он с блаженной улыбкой устало плюхнулся подле полога, заступив на дежурство. Дружинники, поняв по княжескому лицу, что действительно все в порядке, засуетились, но, после того как исполнили повеление, вновь принялись шепотом, то и дело опасливо поглядывая на князя, переговариваться между собой.

На сей раз их спор зашел о том, что доселе такого никогда не бывало и через столь продолжительный срок пребывания под водой человека нипочем не вернуть к жизни. От силы четверть часа, и все — считай, что душа христианская упокоилась навеки. Кто-то возразил, что иной раз случалось откачивать человека и после такого количества времени, уж больно живуч оказывался, но на него сразу насели, мол, переяславская-то княгиня самое малое вдвое больше времени под водой пробыла, а то и втрое. Пробыла и… ожила.

— Нет, братцы, вы как хотите, но не иначе как тут что-то тайное замешано, — подвел итог дискуссии Охря. — Сам человек опосля столь долгого времени нипочем не оживет.

— А вон в святых книгах сказывается, — начал было невесть откуда появившийся Пимен, — что Христос Лазаря на четвертый день…

— То ж Христос, — перебил Охря, — понимать надобно.