Знак небес

Константин хрипло закашлялся, и ему стало чуть полегче дышать, хотя он старался не делать глубокие вдохи. Хотел было продолжить, но умные слова и припасенные доводы вдруг куда-то делись. Вроде бы только что были тут, в голове, уже просились на язык, и на тебе, исчезли.

Все.

Разом.

И что говорить?!

Но Ростислава ждала ответа, и он, совершенно неожиданно для самого себя, отчаянно выпалил:

— Да люблю я тебя, люблю!

— Того я и боялась, княже, — услышал он после минутного молчания убийственный для себя ответ. — А ты ведаешь, сколь препон меж нами, да каких крепких? Вот и выходит, что воспрещена нам эта любовь и людьми, и богом…

Константин досадливо поморщился. Не то ему хотелось бы сейчас услышать от княгини, совсем не то. Хотя погоди-ка… И он радостно встрепенулся. «Воспрещена нам эта любовь, — мысленно повторил он слова Ростиславы. — Нам воспрещена, нам… Так это что же получается? Выходит…»

Радость рвалась из самых глубин сердца, и ему захотелось заорать что-то ликующе-веселое, но вместо этого князь вновь разразился надсадным тяжелым кашлем.

Ростислава терпеливо дождалась, пока закончится приступ, и продолжила:

— Да ты сам рубежи эти сочти. Первую Феклой кличут. Аще бог сочетал, человек да не разлучает, а тебя с нею…

— Меня с нею как раз Ярослав постарался, разлучил, — бодро перебил Константин. — Или ты не знала? Или муж не похвалился, что, когда его люди Рязань палили, они и мою жену убили?

Щеки Ростиславы порозовели, а в глазах ее уже не искорки светились — костер разноцветный полыхал.

— Ничего не сказывал, ты уж прости меня, — растерянно покачала она головой и поспешила предупредить: — Токмо ты о нем худого все равно не говори. Негоже о покойниках дурное сказывать. Они же за себя постоять не могут.

Константин опять закашлялся.

— Козел твой Ярослав, — выдавил он с усилием. — И с чего ты взяла, что он покойник? Во всяком случае, когда я его во Владимир привез, он был жив.

— Стало быть, вот так, — протянула Ростислава.

Лицо ее вновь построжело и поскучнело. А в глазах уже не только костра разноцветного не было — даже самые малюсенькие искорки исчезли. Она медленно и рассудительно произнесла:

— Я ему слово дала — седмицы не пройдет, после того как я о смерти его узнаю, и меня в Переяславле не будет. А у вдовой княгини, да бездетной еще, на Руси две дороги: либо в монастырь, либо туда, откуда ты меня вытащил.

— Но он же жив! — напомнил Константин и поморщился — теперь даже при маленьких вдохах в груди все равно продолжало ощутимо колоть.

— Жив, — безучастно подтвердила Ростислава.

— Получается, тебе ни туда, ни туда спешить ни к чему.

— Получается так, — согласилась она. — Вот токмо нам с тобой как дальше жить? И чем?

— Мне — надеждой, — твердо ответил рязанский князь. — Пока ты жива, я надеяться буду. Самое главное у меня есть — любовь к тебе, а жизнь — штука длинная. Кто знает, что она нам завтра преподнесет. — И он с мольбой в голосе выпалил: — Ведь всякое может быть, правда? Скажи, правда?!

Ростислава молчала, словно пребывала в колебаниях, и Константин, не дожидаясь ответа, застенчиво продолжил:

— А ты тут про нас говорила. Выходит, что и ты меня чуточку… — но договаривать не стал — испугался.

— Если б чуточку, — грустно протянула Ростислава. — И почто спрашиваешь, грех мой тайный из души вытягиваешь? Неужто сам не понял досель? — И она посоветовала: — Напалок мой тогда с мизинца сними да прочти, что там написано.

Константин было потянулся к перстню, но княгиня не позволила. Остановив его руку, она тихо попросила:

— Токмо не сейчас — опосля, когда меня рядом не будет. Тож ведь, поди, стыдно. Я его от батюшки получила, еще перед свадебкой, с наказом подарить… ну, словом, подарить, — замялась она. — Ан оказалось, что дарить и некому, пока… пока с тобой не повстречалась. Вот так и сложилось, что не князю Ярославу оно досталось, а…

— А князю Ярославу, — улыбнулся Константин, напоминая свое княжье имя.

— Ишь ты, яко ловко повернул, — слабо усмехнулась она и добавила отрезвляюще, сухо и почти зло: — Вот токмо не бывать нам вместе.

— Понимаю, Ярослав помехой, — отозвался Константин, кляня себя на чем свет стоит, что распорядился о его перевязках и бережной транспортировке.

Хорошо хоть, что хватило ума не подпустить к нему Доброгневу ни сразу, под Коломной, ни после, в ладье. Дескать, пусть вначале лекарка своим помощь окажет, а чужие — хоть бояре, хоть князья — обождут, никуда не денутся. А теперь остается надеяться на извечную беду России — скверную дорогу. Авось растрясет при переезде из Владимира в Ростов Великий. Хотя да, путь-то в основном реками…

— Муж мой — препона изрядная, — перебила его мысль Ростислава, — но помимо него меж нами еще один рубеж стоит, да куда выше. Его ни тебе, ни мне не одолеть. — Она глубоко вздохнула, словно собираясь с силами, и выпалила: — Мы ж с тобой в пятой степени родства. Ты об том подумал? Вот и выходит — даже случись что с Ярославом… ан все одно.