Знак убийцы, или Приговоренные грехом

В свою «гильотину» я внес кое-какие изменения. Дело в том, что открытое отверстие можно было увидеть из спальни, а это было нежелательно. При включенном свете любой из них мог заметить это, и тогда всё бы сорвалось. Поэтому я сделал так, что газ включался только при выключенном свете. Но бывало такое, когда случались перебои в общей сети, поэтому после того, как умер Якушев, я отключил перемычку на баллоне. И стал ждать следующего…

Хотяев сам выпросил своей участи. Он был такой же насильник, как те, трое. К девочке в постель залез, припугнул её. Они все так действуют! В общем, понял я, что с девочкой не всё так просто, видел, как она пряталась от всех, когда её рвало. А после того, как вытянул Машу из проруби, сердце у меня разорвалось!.. Едва снова сознание не потерял»…

– Опять всё размазано… Да, видать он не просто плакал, а рыдал над этими строчками… – Герасюк тяжело и протяжно вздохнул. – А ведь жалко его, Андрюша!..

– Читай, – хмуро проронил Дубовик, всё ещё держа бокал в обеих руках, не в состоянии пригубить.

… «А потом решил, что и этот должен умереть. Он жил в другом номере, а я устроил у него потоп, когда седьмой номер освободился. Вот так он и лег под мою «гильотину»…

С третьим вышло не совсем по-моему (зачеркнуто) Этот Пригожий, третий, тоже не был ангелом. Сначала я сильно переживал, что он случайно попал «под раздачу», даже хотел пойти признаться, а потом узнал, что он Руфине девчонок, попавших в тяжелое материальное положение, поставляет для утех здешних мужланов, ну, и махнул рукой: значит не зря так случилось, понёс и он своё наказание.

И Салпенника я дождался! Тот, не таясь, с любовницей приехал, о жене думать забыл (зачеркнуто)

Тот везде с любовницей, ни одной ночи не пропустил, они и не таились, девица разбитная, может быть, и не следовало (зачеркнуто) Не знаю, как (зачеркнуто)

Спросите, жалко (зачеркнуто)

Спросите, жалею ли о том, что сделал? Врать не стану – я ведь не душегуб, лишить человека жизни и на войне было страшно, а тут!.. Только тем и спасал себя, что их грехами оправдывался. Правильно это или нет – не знаю…

Спасибо, что про Перницкого сказали, а то бы ждал напрасно.

Про вас я понял, когда мне Тина сказала про него, только я ведь один и знал, от кого у неё дочь. Дружны мы с ней были, но не афишировали этого. Руфина вечно лезла между всеми, боялась, что против неё объединимся.

Не знаю, кем и где работает Петр, но он хороший человек. Про вас Тина хорошо отзывалась, я ей верю. Если поможете им, спасибо!

Знаю, что искать меня станете. Найдете – значит, так тому и быть, безропотно пойду в тюрьму, а нет – не обессудьте, сам в петлю не полезу, велика будет честь для этих упырей.

Прощайте. (Неразборчивая подпись) И… простите…

P.S.

Дверь в темную комнату находится в подвале за полкой с инструментами. Нажмите один кирпич. План подвала я сжег. А пуговицу, предназначенную Перницкому, возьмите себе, на память».

Молчали долго.

– Как думаешь, кто это? – спросил, наконец, Герасюк.

– Сомов или Иван, дворник… Ладно, утром узнаем. – Дубовик взял письмо, разорвал его на мелкие куски и на глазах изумленного приятеля методично сжег каждый кусочек в большой пепельнице.

– Андрей! Мы же не сможем ничего ему предъявить!

– Кому? А никого и не было! Завтра утром мы с тобой спустимся в подвал, отыщем потайную дверцу и представим отчет начальству. Причины смертей установлены, кто ж мог знать, что немцы такое устроили! Ну, пострадали люди, такое после войны сплошь и рядом! Вот так, дорогой мой Петр Леонидович! – Дубовик взял бокал: – Ну, будем!

– А я выпью за тебя! Это – поступок, Андрей! Только… Не боишься?

– За свои поступки я привык отвечать, а не бояться… Утром пойдем знакомиться со всеми заново! И прощаться!

С собой Дубовик с Герасюком увозили и Лену Лисовскую.

– Всё, что можно было сделать, мы сделали! Большего ты не добьёшься, возвращайся домой и забудь сюда дорогу.

– А статья?

– Я человек твердого слова, – улыбнулся Андрей Ефимович.

– Но ведь вы не журналист, – возразила девушка.

– А разве только журналисты пишут статьи?

– Ой, как же вы напугали Руфину! Надо было видеть её лицо! – Лена весело засмеялась.

– Нехорошо смеяться над неприятностями других! – шутливо пожурил её Герасюк.

– Все неприятности у неё ещё впереди! – добавил Дубовик.

– Выкрутится! – вставил своё слово шофер, устраиваясь на сиденье и заводя машину. – Ну, поехали!

– Думаю, что в этот раз стул под ней зашатался основательно, – возразил Андрей Ефимович. – Но этим займутся другие! А мы – домой!

Машина быстро удалялась от вычурных стен и крыш огромного дома, чья тайна так долго хранилась в темной комнате, открытая однажды Жоркой Сомовым, исчезнувшим теперь навсегда из чужой жизни…

P.S. Забегая вперёд, скажу: через год на одной из могил старого московского кладбища появился большой гранитный памятник, на котором было выбито три имени: Сомовы Вадим, Светлана и Иван. А верхушку венчала большая звезда…