Знак Вопроса 2003 № 03

Конечно, начинается все с девственно белой поверхности, которая завораживает и притягивает к себе. Кому-то достаточно листа бумаги, кому-то мало забора, стены дома, черного хода, бойлерной. Стоит, например, совсем недалеко отъехать от Казанского вокзала, как нетрудно убедиться, что страсть к художеству как форме самовыражения не поддается времени и обстоятельствам. Лозунги и рисунки замазывают, каменные заборы перекрашивают в другой цвет, а надписи и рисунки появляются заново. Их авторов просто переполняет желание обратить на себя внимание. Несомненно, что это внешне более безопасная форма самовыражения, чем бросание в окна поездов камней и бутылок. Однако прочитанный лозунг, часто политического содержания, рисунок с элементами мистики все же как-то воздействуют на увидевшего их. А потому такая форма искусства претендует на то, чтобы считаться живописью, не будучи ею ни по мотивации, ни по месту нахождения, ни по достоинствам. Одного желания рисовать мало. Надо знать композицию, искусство колорита, пробовать свои силы в этюдах, а тут свобода творчества без особых трудов и без длительной подготовки.

Можно понять тех, например, кто рисует какие-то пейзажи на стенах бойлерной, как-то одухотворяя вполне примитивное городское сооружение, имеющее сугубо практическую функцию. Но и пейзажи, и какие-то другие сюжеты все равно немного странны, поскольку вступают в противоречие с самой фактурой данного объекта. Кроме того, они выдают первостепенное желание автора проявить свой художественный потенциал, а уж потом облагородить неприглядность действительности. Напомним в этой связи, что все же у настоящего искусства несколько другая задача — сказать что-то адекватное действительности и общеинтересное. Даже в тех случаях, когда речь идет о чисто прикладном применении художественного творчества, каким являются кино-и театральные афиши, витрины магазинов.

Гуляя как-то в центре Москвы, обратил внимание на то, что несколько десятков обычных лавочек вроде бы стали произведениями искусства. Их раскрасили в разные цвета, подновили и преобразили. Пришли несколько десятков молодых людей с кистями и банками с красками, выбрали свою лавочку и стали ее разрисовывать. Поразительно, но большая часть рисунков — это цветовые вариации, нефигуративная живопись. Где-то есть намеки на телепередачи, на мистические ритуалы, на рекламные щиты. Но героев здесь нет. Это объекты, лишенные человеческого присутствия, в том числе и в художественном смысле. Такое ощущение, что все лавочки разрисованы одними и теми же людьми, хотя некоторые подписи свидетельствуют о том, что создавали эти уличные рисунки-объекты разные художники. Да и сами подписи — это намек на то, что все — всерьез и что перед нами хоть и парадоксальная живопись, но живопись, хотя все же это не искусство, а его имитация.

Чтобы как-то возвысить межумочные попытки выразить свое художественное начало, придумали красивый термин — искусство аутсайдеров. Все-таки искусство, хоть и не искусство, поскольку создано оно далекими от искусства и реальности людьми, находящимися на излечении в психиатрических клиниках. Авторы термина признают его неаутентичность подлинному искусству, называя своих героев аутсайдерами, что как-то не особенно правильно с медицинской и этической точек зрения. Но, пусть с оговорками, это хочется признавать искусством, то есть творческой деятельностью, хотя очевидно, речь идет о клиническом случае, о такой форме протекания психического недуга, о таком способе откровения по поводу своего «я», что, возможно, по-своему интересно, но все же далеко от искусства, во всяком случае, от искусства как способа открытия действительности, а не только нереализованного потенциала в творчестве.

Таким образом, все, что никогда не станет искусством, правильнее называть именно искусством аутсайдеров, используя его определение как можно широко. Сюда надо включать и все граффити, где бы они ни появлялись, и все, что претендует на живопись, но по своей сути является духовным эксгибиционизмом, показывая что-то ущербное, болезненное, зажатое в тиски нереализованности надрыва. Почему картина Мунк «Крик» с женщиной, чье лицо перекошено гримасой страха, — живопись, а крик отчаяния, нашедший свое выражение в граффити, не может быть искусством, очевидно еще и потому, что живопись так или иначе ориентируется на зрителя, то есть учитывает зрительское восприятие. Да, и граффити любого рода учитывает зрительское восприятие даже в таком крайнем случае, как рисунки психически больных людей, которые не могут порой адресовать свое творчество обычным зрителям. Граффити «издается» для любого зрителя. Оно делается для всех и каждого и потому еще и не готово быть искусством, поскольку живопись соотносится со зрительским восприятием, отражая в себе дух и запросы времени, специфику национального самосознания и духовные искания тех или иных групп интеллектуалов, а здесь послание в пустоту.