А парадокс граффити, как вообще всего, что можно назвать искусством аутсайдеров, в том и проявляется, что, будучи попыткой заявить о себе, обратить на себя внимание, оно безличностно. Чаще всего это иностранные слова, написанные без пробелов, буква в букву, или наскоро сделанные надписи на русском языке. В них ощущается торопливость, поспешность, очевидная обреченность и тоска по идеалу. Собственно говоря, это признание того, что что-то не получилось, хотя и выдается за эпатаж, за вызов обществу. Эпатажа и вызова обществу вполне хватает и в достаточно респектабельных галереях, но там это обставлено иначе и воспринимается публикой концептуально.
Здесь, в рисунках на стенах домов, заметнее уже не крик отчаяния, а само отчаяние, водившее рукой безымянных художников, примирение их с творческой нереализованностью и печальный итог жизни ли, желанию ли рисовать — бог весть? Но с чем сложно спорить — все граффити, если на них задержаться взглядом, вызывают грусть и только грусть. В них нет будущего, нет завтра и послезавтра, как в хороших картинах. В них только заметно настоящее, мрачное и жестокое, с изломанностью судеб и извилистостью поисков себя, что отражено в этих городских антишедеврах. И поэтому тоже это не искусство, а что-то другое.
Вывод напрашивается достаточно неутешительный: как бы ни выдавало себя граффити, искусство аутсайдеров за живопись, оно столь же далеко от него, как и от чего-либо другого, являющееся искусством. Но всегда можно сказать, что граффити и не выдает себя за искусство. Это просто форма городского дизайна и ничто иное. Но и здесь проявляется парадоксальность данного феномена полисного бытия. Будучи имитацией искусства, граффити в сознании его авторов, а в готовом виде и через воздействие на сознание зрителей, претендует на то, чтобы подменить искусство, как осознанное и профессиональное творчество. Именно живучесть граффити, его присутствие в любой части света вне зависимости от степени капитализации и демократизации общества, свидетельствует об этом, как ничто другое.
Искусство аутсайдеров в широком смысле слова есть не просто форма протеста против реалий общественного устройства и тех или иных кризисов в обществе. Оно, это самое искусство аутсайдеров, пробует заменить живопись, как труд, навык и обученность. Будучи эрзацем культуры, оно несет в себе память о культуре, о том, с чего оно же в свое время начиналось. Но если живопись отошла далеко от наскальных рисунков, то граффити — искусство аутсайдеров, возвращает наше сознание к тому, что как бы забыто, осталось где-то в подсознании и до поры до времени не напоминает о себе.
Не случайно, что подобное художество агрессивно и самим фактом своего появления и воздействием на потенциальных потребителей его, хотя речь идет здесь прежде всего о случайных прохожих. Оно, не имея перспективы ни в чем, обостряет социальный дискомфорт, напоминая о творческом начале в каждом индивидууме и о том, что по каким-то причинам не нашло себе воплощение. Оно не умиротворяет, а раздражает, вызывает цепную реакцию агрессивности, порожденной страхом, болью и мукой. Оно уводит в сторону, поскольку по природе своей является формой психического отклонения, какими бы благовидными поводами и причинами оно не объяснялось. И потому, наверное, нет большой разницы между тем, что рисуют душевнобольные в тиши мест их пребывания, и неустроенные духовно, не укорененные в нормальные координаты городские жители.
Надо назвать все своими именами, хотя это будет жестоко и безжалостно, но вместе с тем честно и справедливо. От такой правды можно ждать больше пользы, чем вреда, если в основе ее будет уважение к личности и таким творческим исканиям, которым не нашлось пространства нигде, кроме стен и переходов. И в таком подходе будет больше гуманизма, чем в выдавании болезни за здоровье, аутичности за искусство.
Б. А. Тарасенко
МУЗЕЙ ЧИСЕЛ
Об авторе: