Знамение змиево

Воята разогнулся и обнаружил рядом с игуменьей другую сестру, взамен ушедшей старухи: эта была ещё не стара, может, лет тридцати; она на голову возвышалась над игуменьей и взирала на Вояту строгими, почти враждебными тёмными очами из-под сведённых бровей, густых и чёрных. Вид у неё был настолько воинственный, насколько это возможно для женщины её сана. Воята снова перевёл взгляд на мать Агнию и теперь, вблизи, был поражён её лицом. Уже достаточно рассвело, чтобы его рассмотреть. Мать Агния была средних лет, но ещё ближе к молодости, чем к старости: тонкие, нежные черты лица, красиво выписанные брови, едва видные из-под края апостольника, в миру доставили бы ей славу красавицы, но о монахине он не смел так думать. В обрамлении чёрного апостольника белое лицо матери Агнии выглядело как перл драгоценный в оправе из почерневшего серебра. У Вояты колотилось сердце, как будто ему явился ангел.

Ангел! Ангельским духом был пронизан весь её облик – оттого молодость и приятность лица не противоречили её монашескому званию и высокому сану, а напротив, усиливали впечатление от них. Даже её крошечный рост, её сложение восьмилетнего ребёнка не умаляли этого впечатления, а усиливали: небесного в земном мире и не должно быть много. Казалось, не она мала, а мы смотрим на неё из большой дали.

– Холодно здесь, идёмте в трапезную, – сказала мать Агния и первой пошла с крыльца.

– Я при лошади побуду, – шепнул Вояте Миколка, пока они сходили со ступеней, и кивнул на ворота, где привязали сани. – А ты смотри, не теряйся!

Суровая монахиня на ходу бросала на Вояту испытывающие взгляды и будто старалась заслонить от него игуменью, чего-то с его стороны опасаясь. А та была безмятежна – даже в ровной, плавной её походке сказывалась уверенность.

Трапезная составляла с церковью одно здание, только зайти надо было с другой стороны, через узкую низкую дверку, куда протискивались по одному; мать Агния прошла свободно, Вояте пришлось сложиться пополам. К трапезной примыкал ещё один небольшой сруб – поварня, она же хлебня. Когда вошли, там уже кипела работа: три пожилых монахини хлопотали, веяло теплом печей и запахом свежего хлеба, и от наслаждения этим запахом аж мурашки побежали по затылку. Время обеда – одной из двух монастырских трапез – ещё не пришло, в трапезной было пусто. Два стола для инокинь стояли вдоль стен, у дальней стены поперёк них – стол для игуменьи, на полках – деревянные миски, блюда, горшки и кринки. На дальней стене Воята приметил небольшой иконостас из писаных и резных икон. Лавки с внешней стороны столов были обращены одна к другой. Мать Агния села справа, Вояте указала место напротив. Он присел на самый краешек, со смущением глядя на инокиню в трёх шагах перед собой. Её округлое белое лицо в окружении чёрного апостольника было как прекрасная луна на чёрном небе, притягивало взор и не отпускало. С одной стороны от неё встала та темнобровая, будто отрок-бережатый[36], с другой…

Воята в удивлении раскрыл глаза: справа от матери Агнии стоял, невесть откуда взявшись, молодой парень – светловолосый, в белой свитке, с ясным лицом. На священника – единственного мужчину, коему дозволено здесь находиться, он никак не походил. Может, гость, родич игуменьи?

– Помогай Бог и тебе, господин! – Снова встав, Воята поклонился и ему.

Мать Агния взглянула вправо, на лице её мелькнуло удивление… а потом оно стало ещё сильнее.

– С кем ты здороваешься?

– С этим вот… господином, не знаю по имени. – Воята почтительно показал глазами на отрока.

– Помогай и тебе Бог. – Отрок улыбнулся, а потом взглянул за спину Вояте и улыбнулся снова: – И тебе, отроковица Марьица.

Мягкий голос его прозвучал негромко, но заполнил всю трапезную; одновременно возникло ощущение, что раздаётся он где-то внутри, в душе. Воята едва не подпрыгнул на скамье и глянул себе за спину. Увидел только пустой стол и бревенчатую стену. Но отрок… назвал Марьицу по имени!

– Ты её видишь… господин? – Воята обратил на отрока изумлённый взор.

– А ты его видишь? – вместо отрока ответила ему мать Агния: с потрясением и так, будто хотела уличить.

– Так я… не слепой. – Воята перевёл взгляд на неё.

– Ты видишь ангела моего, – мягко пояснила мать Агния. И добавила в ответ на недоумевающий взгляд: – Приставлен он ко мне, чтобы подсказывать, что у всякого человека, кто передо мной стоит, на душе и в чём истинные желания его, – то Бог ему открывает. Говорит он, что ты меня просить о чём-то желаешь. И раз уж тебе дано его видеть, то просьбу я твою выслушаю внимательно. Говори, в чём она?

– Я, матушка, о книгах хотел спросить…

Узнав, что перед ним ангел, Воята больше старался на него не смотреть, иначе не смог бы связать двух слов. И так голова загудела.

– Каких книгах? – Мать Агния приподняла тонкие брови, так что они почти скрылись под краем апостольника.

– Старца Панфирия. Что от него остались.