Знаменитость

В операционной, в неурочный час светили ярчайшие лампы. Спиной ко мне склонился какой-то врач, закутанный в белый халат, в колпаке и маске. Между ним и стеклянным столиком с инструментами стояла медсестра, тоже вся в белом. И доктор, не оборачиваясь, властно пробубнил сестре:

– Теперь дайте самую длинную и толстую иглу!..

В операционном кресле скукожился Алеша Козырный. Руки певца были примотаны к подлокотникам кресла. Рот его был дико распялен, а выпученные глаза уставились на нас с безумным испугом. Юный хирург, навис над беззащитной жертвой, и начал что-то вкачивать Алеше в горло из угрожающих размеров шприца, через большую и толстую иглу. Он был так увлечен процессом, что не заметил нашего появления.

– Студент Малыночка! Извольте объяснить, что здесь происходит!? – цыкнул «Айболит» неожиданно уверенным и грозным голосом.

Оперирующий врач повернул к нам лицо, на котором были видны только глаза. И в этих глазах сверкнула досад и злость. Я не сразу узнал Вадима Малыночку. Ассистировавшая Вадиму медсестра ойкнула и поднесла ладошку ко рту, так словно он не был закрыт марлевой повязкой.

– Что вы делаете?! – грозно ворвался в операционную тщедушный завкафедрой.

– Анестезию, – упавшим голосом признался отличник, сдергивая с лица марлевую повязку. – Половину обезболивающего уже ввел.

– Да кто вам дал право оперировать людей, как подопытных кроликов! – казалось «Айболит» сейчас растерзает ученика, который был на голову выше его. – И сокурсницу свою, Лену Никифорову, вижу, подговорили пойти на это преступление!

– Вадька, дурак! Я же тебя предупреждала, нельзя так! – завопила перепуганная девушка и с досады шарахнула приятеля по спине подносом с инструментами. Никелированные железяки с грохотом разлетелись по операционной.

От удара Вадим качнулся. Руки его со шприцем дернулись, а так как игла все еще торчала у Алеши в глотке, несчастный певец жалобно замычал.

– Немедленно прекратить! – приказал профессор.

– Шо вы, Захар Самуилович! Тут требуется срочная помощь! Особо сложный случай, – принялся оправдываться студент, но свою жуткую иглу все-таки извлек из Алешиного горла. – Помните, я вам показывал журнал? Здесь те же симптомы. Боюсь за летальный исход. Мы же все давали клятву Гиппократа!

– Дайте посмотреть, – распорядился профессор, – А вы, Никифорова, извольте подобрать все инструменты. С вами будет отдельный разговор! Светите сюда!..

Пока он, похмыкивая, рассматривал содержимое Алешиного горла, провинившийся Вадим светил ему большой лампой и бормотал что-то жалобное про дипломную работу. Я же, не теряя ни секунды, раздергивал завязки, прикрутившие Алешины локти к креслу. Узлы были затянуты так намертво, что хотелось пустить в ход зубы. Но вместо этого я подобрал с пола какой-то крючковатый инструмент, и орудовал им, торопясь освободить певца.

– В общем, так! – закончил осмотр профессор. – Я теперь не знаю, что с вами делать, Малыночка! Вы мой лучший студент, я вами привык гордиться. Но сегодня вы чуть не изуродовали человека! Если бы мы вовремя не подоспели, могло случиться непоправимое! Как вы только могли выдумать, черт знает что, когда правильный диагноз – узелковый ларингит?!.. Не требующий оперативного вмешательства? Извольте убедиться, – и завкафедрой взял лампу из рук студента.

Пока они рассматривали Алешино горло, и сыпали непонятными медицинскими терминами, я пытался понять, чем сильнее расстроен завкафедрой: тем, что его лучший студент решился на подпольную операцию, ничуть не лучше криминального аборта, или тем, что диагноз Вадима оказался не верен – и значит, сам профессор его плохо научил.

– Но, Захар Самуилович! Ведь не было ни температуры, никаких простудных симптомов? – продолжал гнуть свою линию отличник.

– Они проявятся позже, видимо у пациента ослабленный иммунитет. Как вы могли забыть элементарные вещи? – кипятился Айболит.

Тем временем, я окончательно отвязал Алешу и помог ему подняться с кресла. Певца шатало от пережитого стресса.

– Погодите-ка! – велел завкафедрой. – Я должен тщательно осмотреть больного. Дайте мне стетоскоп.

Он начал прослушивать Алешу, велев тому задрать рубаху, мешком висевшую поверх тощих ребер.

– Слабонервных просят отвернуться! – попытался шутить, стоявший в дверях Рудик. – Тоже мне, будущее светило, – таким снисходительным тоном произнес Лев Евгеньевич, глядя на племянника, что тот весь съежился.

Наконец скептическое хмыканье «Айболита», проводившего осмотр, закончилось. Он взял меня под локоток и вывел из операционной в коридор.

– Вы кем больному приходитесь? – строго поинтересовался Захар Самуилович.

– Родственник, племянник, – соврал я.