Знаменитость

– Молодые люди! – появилась в комнате озабоченная Роза Марковна. – Я имею желание вас предупредить… Вы должны соблюдать осторожность… Какие-то ужасные гастролеры! Настоящие бандиты!

– Мы будем умные, благоразумные, Роза Марковна! – пообещал я, устремляясь вон из квартиры вслед за Рудиком и Алешей. – И вечером одни гулять не пойдем!..

– Какая беспечность! – покачала головой нам вслед старушка, разочарованная, что её так никто и не дослушал.

Свежим сентябрьским утром, мы шли напрямик, дворами, по направлению к Дерибасовской. Алеша и Лев Евгеньевич заспорили – нужна ли нам группа духовых инструментов: труба, тромбон и проч, или можно обойтись только скрипкой? Рудик был уверен, что кроме набора электроинструментов, типичного для любого ресторанного оркестра, нам требуется еще скрипка, максимум – саксофон. А воодушевленный Алеша готов был позвать на запись хоть целый симфонический оркестр. Настроение у него было прекрасное, и все ему было мало.

Я старался не вмешиваться в их спор. Внутри меня тоже зудело неистовое желание скорее работать!

– Лев Евгеньевич, а ты не думал, что сегодня можно даже на открытой эстраде где-нибудь в парке записаться? – все-таки не удержался я.

– Думал уже, – отозвался Рудик. – Но, во-первых, прогноз неблагоприятный, к вечеру погода изменится – сильный дождь обещают. А во-вторых, если на эстраде, при публике – тогда надо организовывать сборный концерт. Несколько исполнителей. Чтобы они меняли друг друга. Женский голос, хотя бы один…

– Надо тебе Лева, как-нибудь пригласить Евку Томашевскую, – предложил Алеша. – Стерва она ужасная, но голос классный. Среди питерских кабацкий певиц, сегодня она – первая… И в постели не в тоске! – лукаво ткнул продюсера локтем в бок Алеша.

А мне сразу вспомнилась первая часть телефонного разговора с Зябликом, которая так меня поразила. Едва услышав мой голос, Зяблик сразу выпалил горячую новость. Оказывается у скромного дрочилы и технического гения Витьки, уже неделю бурный роман с Евой Томашевской!

Сначала я не поверил. Но Витька изливал мне в трубку такой восторг, что, похоже, все было правдой. Я ума не мог приложить, как Витек сумел подобраться к этой великолепной оторве? (А то, что он запал на Еву еще в самый первый вечер нашего знакомства было яснее ясного.) Витек выпалил, какую-то чушь, что он две недели каждый вечер сидел в ресторане за первым столиком. Сочинял в ее честь стихи и решился подойти. Зяблик орал в трубку, что с того вечера стихи «настигают его» ежедневно. Более того – вдохновение прет по всем фронтам, он придумал схему нового магнитофона, который должен получиться круче японских студийных.

– Система динамического подмагничивания! – орал счастливый Витек мне в трубку. – Понимаешь, о чем я?.. Можно задрать верхние частоты до 25 тысяч герц. Шире диапазона голоса лучшего оперного певца!

Зяблик был совершенно вне себя от того, что с ним впервые в жизни происходило. И, наверное, мог бы битый час толковать мне про свое вдохновение и его источник, если бы, время разговора не подошло к концу, и его страстный монолог не оборвался на полуслове.

Не то, чтобы я приревновал его к Еве. Да, конечно, в первый момент эта новость меня резанула. Я все еще досадовал, что Ева так быстро и равнодушно отделалась от меня. И в глубине души надеялся доказать, какую глупость она сделала (или по крайней мере трахнуть ее разок – уж очень классно она это делала). Но в моей жизни уже появилась Старкова. А Маша была не хуже во всех отношениях. И если я испытал досаду из-за Витьки, то ревновать друга точно не собирался.

Просто остался тревожный осадочек. Какой каприз заставил обратить внимание на бессребреника и скромника Витьку такую хищную дамочку, как Томашевская? Он ведь даже жил последние недели не столько в Ленинграде, сколько в Гатчине, в квартире доставшейся по наследству от деда-блокадника. А это была слишком жалкая жилплощадь, чтобы Ева захотела на нее покуситься. Так что какие-то смутные подозрения крутились у меня в голове. Но четко сформулировать их мне не удавалось.

Наконец мы вывернули из очередной подворотни и оказались сразу на Дерибасовской. Главный проспект, гордость Одессы, в этот час еще не был запружен людьми, как вечером. И мы благополучно свернули на Преображенскую, туда, где спряталась подпольная музыкальная биржа.

Я уже столько слышал об этой знаменитой бирже, что надеялся увидеть здесь прогуливающимся целый оркестр. Огромные контрабасы, прислоненные к стенам зданий, томящихся музыкантов. Кучки слоняющихся без дела еврейских скрипачей, обязательно в черных жилетках, интеллигентно протирающих футляры своих инструменты бархатными тряпочками. Или, в крайнем случае, каких-нибудь уличных саксфонистов или баянистов, играющих здесь же за милостыню. Но ничего подобного не обнаружилось. Солнечная сторона улицы Преображенской была практически пуста. А из колоритных персонажей слонялся только небольшой типчик, похожий на молдаванина. На голове его была нахлобучена клетчатая кепка, а щеки скрывала черная щетина.