Знаменитые самоубийцы

Таковых не оказалось. Трапезникова при тайном голосовании прокатили. Президент академии Мстислав Келдыш доложил о неудаче главному партийному идеологу Михаилу Андреевичу Суслову. Тот распорядился еще раз провести голосование. Трапезникова опять провалили. Через десять лет, в 1976 году, он стал членом-корреспонден-том Академии наук. В полные академики так и не пробился, зато попортил немало крови подчиненным ему ученым.

Брежнев и его политбюро демонстрировали полнейшее уважение Келдышу. Относились к нему с уважением, потому что его мнение было столь весомо, столь авторитетно, что не замечать этого было нельзя. И власть это понимала и признавала. И он, конечно же, обладал колоссальным умением убеждать.

Келдыш держался очень самостоятельно. Может быть, еще и потому, что математик – в отличие от инженера, конструктора, создателя ракет – не так сильно зависит от расположения начальства. Математику не нужны ни заводские корпуса, ни лаборатории, ни полигоны. И Келдыш упрямо отстаивал свои позиции, не боялся ссориться с начальством.

На заседании президиума Совета Министров первый заместитель главы правительства Дмитрий Степанович Полянский ему сказал:

– Вы просите так много средств на развитие научных исследований, но ведь у вас в науке так много бездельников.

Келдыш тут же ответил:

– Во-первых, я совершенно не согласен с вашим заявлением. Во-вторых, я считаю, что бездельников в государственном аппарате значительно больше.

Косыгин его поддержал:

– Правильно он нас уел.

Келдыш тратил много времени на изучение других отраслей науки, подолгу беседовал с академиками, вникал в их нужды.

– Его характерная черта, – отмечает лауреат Нобелевской премии академии Жорес Иванович Алферов, – способность войти в курс дела, разобраться в проблемах в чужой области, в которой он сам непосредственно не работал.

В 1971 году Алферов вернулся после шестимесячной работы в США. Он уже занимался исследованиями полупроводниковых гетероструктур, которые в 2000 году были отмечены Нобелевской премией. И вот в институт, где он работал, приехали президент Академии наук, вице-президенты, главный ученый секретарь и много других ученых.

Алферов заведовал сектором. В его крохотный кабинет набились все великие научные мужи. Директор института предупредил:

– Жорес, у тебя три минуты.

За три минуты Алферов должен был рассказать о тех работах, которые он вел. Алферов посмотрел на Келдыша и спросил:

– Как доехали? Как себя чувствуете?

– Хорошо.

– А как вам Ленинград?

Ну, о чем можно говорить, если у тебя три минуты? Мстислав Всеволодович посмотрел на Алферова и сказал:

– У вас столько времени, сколько вы считаете необходимым.

Президент Академии наук провел в лаборатории два с половиной часа. И с тех пор Алферов всегда ощущал его поддержку и внимание. Он сыграл важнейшую роль в избрании Алферова – на следующий год – членом-коррес-пондентом Академии наук.

Каждый сотрудник мог прийти к Келдышу и посоветоваться, и он помогал. Работать с ним было страшно интересно и увлекательно. Но если сотрудник не выполнил задание и еще пытался это скрыть, то Келдыш переставал обращать на него внимание. Это было самое страшное наказание. Он не спускал даже малейшей оплошности.

Расстрелянный брат

Его бывшие аспиранты вспоминали, что «при господствовавшем в то время нигилистическом отношении к своему внешнему виду замечались отсутствие «пузырей» на брюках, до блеска начищенная обувь, галстук и всегда выбритое лицо». Сразу было видно: «Мальчик из хорошей семьи». Келдыш знал французский, немецкий, ему пришлось выучить еще и английский «эту современную латынь науки и техники», как пишет выдающийся ученый-механик академик Александр Юльевич Ишлинский.

Мстислав Всеволодович говорил тихо и немногословно. Если сердился, еще понижал голос. Хорошо воспитанный, избегал фамильярности и панибратства. Но в нем происходила мгновенная смена настроений. При желании мог отбрить. Келдыш часто подозревал окружающих в глупости и подлости. У него были для этого все основания.

По мнению академика Никиты Николаевича Моисеева, «Келдыш был сыном генерала и внуком генерала, и он полностью усвоил генеральское высокомерие. Пережив в молодости все горести дворянского изгойства, он тем не менее в последующие, тоже достаточно трудные годы не очень стремился облегчать участь себе подобных. Келдыша люди боялись».

Академикам приходилось с ним спорить и ссориться. Он был «не сахар», как выразился один из его коллег. Директор Института высоких температур академик Александр Ефимович Шейндлин рассказывал, как в кабинет Келдыша вошел первый вице-президент Академии наук Михаил Дмитриевич Миллионщиков. Келдыш сурово посмотрел на него и сказал:

– Я вас не звал. Зачем вы пришли?

Академик Миллионщиков молча повернулся и ушел.

Хотя были люди, которые Келдыша не боялись, и он признавал их ум и познания. Он понимал, что ученым нужна атмосфера и творческого поиска. В его институте никогда не было соцсоревнования, которое было форменным издевательством над учеными.