Знание-сила, 1998 № 07 (853)

Социологи обращали внимание не только на «порядковый номер» той или иной ценности, но и на интенсивность ее признания, и вот тут разница между россиянами и американцами выступила вполне отчетливо: американцы большинство ценностей считают «исключительно важными», в среднем почти вдвое чаще. В России своим энтузиазмом к ним приближаются только молодые люди в возрасте 20 — 24 лет; потом он неуклонно снижается. Интересно, что этот энтузиазм не зависит ни от образования, ни от материального достатка, но резко возрастает в ожидании благотворных материальных перемен: как только человек начинает считать, что вскоре его благосостояние возрастет, как сразу очень многое становится для него исключительно важным. Не замечали?

Так или иначе, если судить по этому исследованию, «ценностное ядро» наших национальных культур состоит практически из одного и того же материала.

Что ж, общечеловеческие ценности на то и общечеловеческие, чтобы совпадать у самых разных народов. Тут национальное своеобразие создается самыми тонкими нюансами — например, один социолог утверждал: важнейшее различие между главными ценностями французов и русских состоит в том, что у них сначала по степени важности идут свобода и равенство, а у нас — братство. Хотя оба народа в принципе ценят и то, и другое, и третье.

В поисках утерянной идентичности (мы же теперь не носители Единственно Верного Учения, не жители самой справедливой и детолюбивой страны, не первые строители коммунизма — а кто мы есть такие?) политики и публицисты часто склонны преувеличивать значение и выраженность тех самых тонких нюансов, которые нас все-таки отличают от других. Нюансы, конечно, заслуживают самого пристального изучения. Но остаются только нюансами. •

РОЖДЕНИЕ ЕВРОПЫ

Наталия Басовская

Когда б вы знали, из какого сора...

Известно, что стихи, по образному выражению Анны Ахматовой, растут из всякого сора. Национальные государства, возьму на себя смелость сказать, тоже выросли из поразительно разнообразных вещей, замешанных на борьбе амбиций, честолюбий, на борьбе за деньги, власть, богатство, на семейных противоречиях, любви, дружбе, ненависти, ревности, соперничестве, предательстве — на массе эмоционального, экономического и денежного сора. Восстанавливать, стремиться к реконструкции прошлого — в этом есть страсть историка.

Хорошей (условной, конечно) отправной точкой для государств Западной Европы может быть распад империи Карла Великого: 843 год, так называемый Верденский раздел. С этого момента начинаются, пожалуй, истоки того, что стало затем в Западной Европе государствами XIX века и современными национальными государствами. А до этого призрак великой Римской империи не уходил из европейской политики, преобладал над всем и в эпоху великого переселения народов, и в эпоху империи Карла Великого.

Первым замесом, первыми кирпичиками, из которых потом спустя многое-многое время сложились национальные государства, были так называемые варварские королевства. Но нельзя сказать, что какое-то одно из варварских королевств породило одно будущее государство.

Зерном будущей Франции стало королевство франков, но туда вошли обломки и королевства бургундов и алеманнов, и очень много всего еще. Это замес. А отправная точка — судьба великой империи Карла Великого.

Как часто бывает, что событие, которое для современников является одним из ряда многих (например, очередное соглашение, очередная встреча), спустя время становится эпохальным, историческим. 14 февраля 842 года было заключено соглашение, получившее название Страсбургские клятвы. Это был всего-навсего эпизод в длинной череде многочисленных войн между преемниками Карла Великого. В этих клятвах два его внука, Людовик Юный (будущий Немецкий) и Карл (будущий Лысый), дали клятву-присягу не вредить друг другу. Но дали эту клятву на двух диалектах: чтобы войско могло понимать на диалекте, который был свойствен западной части бывшей Великой империи (их деда), и на диалекте восточной части, то есть на будущем немецком и будущем французском языках.

Французский король Людовик VH (1137 — П80) во время второго крестового похода. «Большие французские хроники», Париж, Национальная библиотека

Клятва была простенькая: «Из любви к Богу и ради спасения христианского народа и нас самих я с нынешнего дня, насколько Бог дает мне разумение и силу, буду поддерживать брата моего, если и он будет вести себя так же хорошо». Вот и все. И вот эта клятва, произнесенная на двух диалектах и дошедшая до нас чудом, стала значимой культурной точкой отсчета, потому что обозначила, и это было первое обозначение, две разные культуры.