Например, как надо начинать сбор информации: отдельно посещать каждое домохозяйство или собирать сведения вместе со всеми крестьянами?
Щербина рекомендует начать дело на сельском сходе. Там, перед лицом всего общинного мира, каждая семья поочередно будет отвечать на вопросы бюджетного бланка. Привожу фрагменты описаний этого процесса из книги Щербины: «С присутствовавшими на переписи по обязанности, тут же толпились женщины. молодежь, подростки и дети – все это прислушивалось, вытягивало шеи, настораживало уши. Слышались нередко горячие споры и запальчивые препирательства… здесь же производились взаимные расспросы, давались советы. Стоит крестьянин и прислушивается, что скажет сосед или односелец, где они ответят по правде и где покривят душой. Да и без этого интересно. сколько у соседа или у кума, свата, приятеля в данный момент скота. сколько хлеба он продал или купил, сколько он задолжал, сколько принес сам заработка и сколько внесли в хозяйство другие члены семьи. Нередко это выслушивание чередовалось с вопросами о том, а что сталось с серою коровой или неужели отвечающий не сошелся на счет аренды земельного надела…» Шербина определенно полагает, что собрав всех крестьян до кучи, исследователь получит более достоверную информацию, чем если он будет холить за сведениями от двора к двору, где каждая отдельная семья чего-нибудь в ответах да напутает.
А я, из своего опыта, рекомендую ходить от двора к двору, и даже не представляю, как возможно в современном сообществе устраивать совместные посиделки по поводу обсуждения, может, во времена Щербины прозрачных и всем известных, а ныне секретных и интимных сторон домохозяйства. Привожу записи из своих исследовательских дневников: «Вчера был на колхозном собрании. По-прежнему у нас принято говорить не так, как думаешь, – думать не так. как говорить. Запомнилось агрессивное выступление одного шофера. Он выкрикивал цифру своей мизерной зарплаты и вопрошал, как можно существовать на эти ничтожные деньги. Собрание в ответ тяжело вздыхало и сокрушенно качало головами. Я тут же шепотом спросил у сидевшего рядом зоотехника: «Почему шоферу никто не возразит: ты ведь живешь не на одну зарплату; а бензин, который ты сливаешь из бака колхозной машины к себе в канистру?А колхозные корма и молоко, которые ты для себя привозишь на этой же машине?..» Зоотехник, тихо рассмеявшись, с наигранным испугом отвечал: «Ты что?! Разве можно об этом спрашивать?! Если я его об этом спрошу, он мне в ответ закричит: сам корма тыришь!» Все у нас воруют, все! Но об этом на собрании нельзя говорить».
Сравнивая далее опыт общения ученых с крестьянами сто лет назад и сейчас, я обнаружил любопытные закономерность и эволюцию в путанице беспамятств и испугов сельских жителей.
Сто лет назад крестьяне путали и забывали, на нынешний взгляд, самые элементарные сведения о возрасте членов семьи, их числе, о том, кто умер! Кто – инвалид.
По Щербине: «Крестьяне зачастую не знают точно, сколько лет не только тому или другому члену семьи, но и им самим… Крестьяне порой забывают указать точное количество членов своей семьи, как правило, они забывают указывать стариков и детей… Калеками крестьяне считают большей частью одних, так называемых убогих, то есть лиц, лишенных или ума, или физической способности к труду… Но горбатые, хромые, глухие, даже глухонемые, подслеповатые и прочие причисляются ими к работникам. Наконец, они с большей точностью припоминали по годам разные другие факты из жизни семьи и события общественного характера, чем случаи смертности…».
Все можно списать на массовую неграмотность русских крестьян конца XIX века; но в других вещах, достаточно сложных, требующих умений не только считать, но и обобщать, анализировать, крестьяне ориентировались уверенно и точно.
Хорошо крестьяне помнили сведения об их домашнем хозяйстве. Забывали многое, что к домашнему хозяйству не относилось.
Формальные даты рождения членов семьи к семейному хозяйству отношения не имели, тем более отмечали в семьях не дни рождения, а именины (крестьянский календарь был последовательно ориентирован на иерархию православных праздников). А российское государство в то время еще не оснащало народ всяческими паспортными метриками ради перманентной полицейской профилактики. Из-за этого собственные дни рождений и число прожитых лет расплывались в памяти крестьян смутным пятном воспоминаний.
В крестьянском хозяйстве определяющим была не степень родства, а степень участия в труде и потреблении. Того, кто сполна со всеми работал и «хлебал щи из одной миски» со всеми, – того не забывали. А вот тех, кто еще (дети) или уже (старики) не был в состоянии работать, – тех «нечаянно» могли и пропустить в перечне членов семьи. Земские статистики иногда раздражались: как же это глава многодетного семейства способен вообще не упомянуть о малом ребенке, зато точно знает, сколько у него всех телят и поросят.