Приказом министра Фурсенко рекомендовано взять за основу родной речи «четвероевангелие» словарей.
Точка. Подпись. Дата. Но о чем на самом деле идет речь в Приказе, не совсем понятно. На что повлияет приказ?
На нормы речи? Кто-то так и подумал, хотя это невероятно. На школьные программы? Кто знает? Или речь шла о языке указов и постановлений?
Было бы забавно. Но скорее — думали о языке в целом. Тогда становится интересно.
Вообразим, слово из Даля (у него много областных слов) не отыщется в словарях, взятых Приказом за основу Какова судьба того слова теперь? Молчание. Интересно, запрещено ли будет словцо «голомя» (Лев Толстой, «Крейцерова соната») которое со смаком и простотой произносит крестьянка, приходя босиком на свидание к помещику? Опять-таки молчание.
Не спрашиваю о «постах» и «доках», «стрелках» и «тусах». Их участь решена: место им в гетто под названием «Словарь нового сленга и арго». Но, скажите, как с сего момента печатать в государственных типографиях «Левшу» Лескова, пестрящего издевательски неправильным словоупотреблением, и почти всего Хлебникова? На каком они языке писали — не на русском? В плане словообразования (как его понимает ортодокс) — их творчество просто скандал. Ведь с момента формализации знаний и умений, а это произошло в истории человечества достаточно давно — уж таково любое свободное творчество, что вызывает скандал.
Известно: есть области, где компетентны все. Как управлять государством, как воспитывать детей и как лечить болезни. Видимо, теперь к ним добавилась еще одна область тотальной компетентности. Называется она — как беречь родную речь. Причем именно беречь; думается, число компетентных лиц в вопросах попроще — например, как склонять числительные — зримо меньше.
Пухнет голова у читателя новостей и блогов. Он, разумеется, возмущен тем фактом, что Минобразом выбраны не словари Даля и Ожегова, а нечто ему (обывателю) не знакомое. И тем, что все четыре напечатаны одним издательством. Скандал опять-таки! Указы и постановления наших властей вызывают время от времени головокружение в умах, а как результат головокружения — легкую тошноту. Но еще большую тошноту вызывает реакция масс. Мгновенная и стопроцентная уверенность в прокупленности всего, обида и зависть к тем, кто — о ужас! — не получит отныне два балла за «горячее кофе», громкие реплики типа «и Розенталь не панацея!», апелляции к словосочетанию «великий и могучий» (простите, Иван Сергеевич, ваше мнение мы еще выслушаем).
Относительно прокупленности всего сказать нечего, хотя скептические настройки имеются. Тем временем на составителей посыпались обвинения. Обвинения обидные, слова грязные — хоть в суд подавай. В самом деле, как они смели войти в обойму. В конъюнктурности и групповщине обвиняют и их, и издательство. В некомпетентности, в ошибках супротив духа и буквы русского языка. В профнепригодности (огулом всех). Недавно они были заслуженными филологами, теперь они — жупел.
Но задуматься — на что слетелись, как коршуны? Разве это мелкое — главное! Не на мелочи вроде нового русского слова «файф-о-клок» следовало бы обращать внимание. Вот уж точно — за деревьями леса не видать.
Приказом Минобраза были рекомендованы:
1.
2.
3.
4.
Должен сказать, обыкновенные словари. Есть хорошие, есть не очень. Упомянут словарь Зализняка. Есть, значит, минимум один лингвист выдающийся. Авторитет, знаток древнеславянских речений. В недавней монографии, удостоившейся премии, доказал он подлинность языка «Слова о полку Игореве». Сняв, таким образом, вопрос в поздней подделке. Власть его заметила.