Знания древних о северных странах

Особенно же остро скифская этнографическая струя, пронизывающая представления о северомалоазийских амазонках, дает себя чувствовать в изобразительной традиции, и прежде всего на вазовых изображениях, отличающихся зачастую особенной непосредственностью, особенной близостью к своему литературному или мифологическому источнику. Если для древнейших изображений амазонок характерно одеяние греческого гоплита, то на аттических вазах начиная уже с VI столетия до п. э. амазонки изображаются конными или пешими, в подчеркнуто восточном одеянии. Характерной деталью последнего является башлыкообразный головной убор, подпоясанный в талии кафтан и анаксириды. Отступления от этого скифско-иранского убранства весьма нередки, но этнографически неопределенны.

Из сказанного следует, что конкретно этнографические представления об амазонках были связаны более всего с северо-восточной припонтийской средой. Для вооружения амазонок особенно характерны луки, а также двулезцийные топоры (λάβρις) - оружие, употребление которого очень обычно для круга культовых изображений критско-малоазийского женского божества плодородия. Однако позднее и на этих предметах сказалось стремление к этнографической конкретизации амазонского вооружения, и на некоторых вазах[13]

двойные секиры амазонок похожи на те бронзовые топоры "амазонского" типа, какие известны из круга Кобанской культуры на Кавказе и были находимы также и на малоазийской почве, вплоть до Сирии.[14]

Вышеописанная этнографическая конкретизация облика амазонок могла преследовать наряду с чисто мифологической также и известную культовую цель. Известно, например, что восточный головной убор (так называемый фригийский колпак), равно как и восточное платье вообще, служил ритуальной одеждой жрецов Кибелы и других переднеазиатских божеств на эллинистической почве. Совершенно к тому же несомненно, что перенесение греками представлений об амазонках на реальные припонтийские племена производилось не только по чисто бытовым, но и по культовым признакам.

По наиболее распространенному мнению относительно происхождения каппадокийских амазонок считалось, что они пришли из Скифии[15] или из Фракии.[16]

Фракинянками, вслед за некоторыми более древними авторами, называет амазонок и Виргилий.[17] Эти восходящие к древнеионийским эпическим и мифографическим сочинениям мнения опираются на реальный факт проникновения в Малую Азию в VIII-VII столетиях до н. э. фракийских (фригов, вифинов, мариандинов, треров) и скифских (под общим именем киммерийцев) племен, которые народная фантазия малоазийских греков отождествила с амазонками.[18]

В рассказе же о происхождении северочерноморского племени савроматов Геродот передает, видимо, местную понтийскую легенду, сложившуюся среди колонизовавших северочерноморские берега греков, в соответствии с которой савроматы происходят от скифских юношей и прибывших из Малой Азии по морю на кораблях амазонок. Легенда эта могла возникнуть, во-первых, лишь в результате знания о малоазийских амазонках, а во-вторых, в результате опыта морских сношений брегов Малой Азии с северными берегами Понта. Амазонское происхождение приазовских племен было установлено колонизовавшими Боспор Киммерийский греками на том основании, что в быту названных племен обнаружилось много черт, знакомых грекам уже и ранее по их культовым и мифологическим представлениям об амазонках. Среди этих черт, помимо подчеркиваемой многими авторами гинекократии и чрезвычайной воинственности скифских (савроматских, массагетских и др.) женщин, о чем Геродот и в особенности Пс. Гиппократ сообщают некоторые чисто этнографические подробности, вроде обычая, в силу которого савроматские девушки воздерживаются от брака, пока не убьют на войне хотя бы одного врага,[19] - среди этих знакомых грекам черт значительное место занимали наблюдения, почерпнутые из культового ритуала женского божества плодородия.

Вне круга представлений и легенд, связанных с этими культами, оставались бы совершенно не понятны сообщения Геродота и Пс Гиппократа, например, о кастрированных жрецах Великой матери - энареях. Описывая явления "женской болезни" у скифов, оба упомянутые автора не называют вещи своими именами, оставляя читателю широкое поле для догадок и толкований по причинам, имеющим прямое отношение к таинственности и мистическому характеру культа Кибелы, разоблачение которого должно было грозить карами со стороны божества.