Золотая тень Кадыкчана

Дверь открылась. На пороге стояла Наташа. Я узнал её тотчас же. Она была в красивом платье, длинные волосы красиво причёсаны. Совсем не такая, как тогда в Берлине: в форменной юбке, гимнастёрке, в сапогах, с короткой стрижкой. Мне стало неловко, как будто я нарушил мирное течение жизни этой семьи.

– Здравствуй, Наташа. Извини. Я, наверное, не вовремя. У тебя семья. Ты куда-то торопишься?

Наташа ошарашенно смотрела на меня.

– Боже мой, Лёва… – прошептала она. Потом закричала неожиданно громко: – Лёва!

Она буквально захапала меня двумя руками и втянула в прихожую, быстро захлопнула дверь.

– Боже мой! Ну, скажи, сколько лет можно тебя ждать? Ведь у нас сын скоро в школу пойдёт!

– Сын? Как сын? Откуда?

– А ты не знал, что в день капитуляции Берлина сделали сына? Это самое прекрасное, чем можно отметить подобный праздник! Столько людей погибло, а мы сделали сына. И я горжусь этим! Каждый год я отмечаю этот праздник. И сегодня мы отметим его вдвоём. Ура! Я сумасшедшая, но счастливая. Снимай пальто. Идём знакомиться с сыном.

Она взяла меня за руку. Мы вошли на кухню. Сын уплетал за обе щёки.

– Садись. Да куда ты в угол садишься? За стол садись, в центр.

Я покорно выполнил приказ и в восторге смотрел на эту женщину. Вот это напор! Как я мог сомневаться в необходимости этой встречи? Как часто моя неуверенность в себе меня подводила!

– Наташа, знакомь нас скорее, – попросил я. Опять неуверенно, как будто сомневался.

– Владимир, прекрати жевать! Ну вот, молодец. А теперь слушай меня. Ты помнишь, я тебе рассказывала недавно о герое войны. Вот он, твой папа. У тебя тоже есть свой родной папа. И в детском саду ты им всем можешь об этом сказать. Тебя никто не может больше называть безотцовщиной. Ты меня понял?

Мальчик удивлённо смотрел на меня. Внешне я никак не походил на героя войны. Потом, решив про себя, что если мама говорит, то это так и есть, он слез со стула. Солидно вытер рот и руки салфеткой, подошёл ко мне и подал руку:

– Владимир.

Я пожал его руку, а потом, повинуясь внезапному порыву, подхватил его на руки и звучно поцеловал в щёку.

– Сыночек мой, мой большой сыночек! Я буду очень тебя любить.

– А почему будешь? Разве сейчас ты меня уже не любишь?

– Люблю. Но буду ещё больше любить. И маму твою буду любить ещё больше.

– Ты больше не уедешь так далеко?

– Я очень надеюсь. Кажется, я уже больше, чем полмира, обошёл.

– Тогда заключаем договор.

Он подал мне руку, и я её пожал.

– Теперь в ванну и спать, – строго сказала Наташа.

Владимир слез с рук и, вздохнув, пошёл в ванну. Через несколько минут мать вынесла его на руках, закутанного в большое полотенце.

– Лёва, посиди в комнате. Я скоро.

– Нет, мама. Разреши ему пойти в мою комнату. Ну, пожалуйста. Ты же говорила, что наш папа хорошо поёт. Споёшь мне немножечко? – теперь он умоляюще смотрел на меня.

– Если мама разрешит. Только я пока колыбельную не сочинил, – ответил я.

– Мне не надо колыбельную. Я уже большой. А ты спой «Землянку». Мама говорила, что это твоя любимая.

Я с признательностью смотрел на Наташу. Я не ожидал этого и проглотил неожиданно подступивший к горлу комок.

Мы вошли в детскую – крошечную, но такую уютную и ухоженную! Рядом с детской кроватью стоял стул.

Наташа достала пижаму, помогла Владимиру надеть ее. Уложила, укрыла одеялом.

– Сегодня ты сядешь на мой стул. Мы вместе тихонечко споём.

Мы тихо спели песню. Малыш повернулся к стенке носом, сказал:

– Спокойной ночи. У меня есть папа.

Мы вышли.

– Ну что ж, пойдём, выпьем чаю и поговорим, – сказала Наташа.

Мы сели за стол. Я не знал, что говорить. Всё было настолько неожиданно. Это была красивая сказка: вроде бы всё реально, но неубедительно. Мне было стыдно. Я не мог понять и принять эти события. Что человеку нужно? Вот достойная всяческих похвал, всяческой благодарности женщина. Я очень короткое время был с ней, не более получаса. И вдруг через шесть лет я узнаю, что у нас растёт сын. Я шёл по этому адресу с очень робкой надеждой, что меня узнают и примут. А меня не только приняли и узнали. Наташа буквально втащила меня. Неужели она ждала меня долгих шесть лет? Я пришёл к ней по великому одиночеству, ни на что не надеясь. Никаких чувств у меня не было и не могло быть. Так же, как у неё. Я в этом был уверен. Я ничего не мог сказать. Я молчал.

– Я должна тебе всё объяснить. Но прежде я хочу тебе показать вот это.

Наташа подала мне документ. Свидетельство о рождении Трофимова Владимира. В графе отец – прочерк.

– Обрати внимание на дату рождения.

Я прочитал: 2 февраля 1946 года.

– Сколько надо времени, чтобы выносить ребёнка?

– Как сколько? – пожал я плечами. – Девять месяцев.

Наташа засмеялась.