Его сиятельство князь Цицианов был вынужден переждать, пока утихнут восторженные крики и приветствия нижних чинов. Заметно было, что многие из них, да и некоторые из господ офицеров, не в состоянии удержаться от слез умиления и восторга…
— Павшим воинам — Царствие небесное, вечная память потомков и слава! Остальным исходатайствовано будет примерное награждение… Самому Государю донесено уже про баснословные подвиги ваши! Невозможно не радоваться и не дивиться, услышав о них, и о том, что имя русских гремит в здешних странах… потому я поистине счастлив сейчас объявить всем героям похода высочайшую благодарность, которую передали мне из Петербурга!
Главнокомандующий поискал кого-то взглядом. Обнаружив среди офицеров проводника-армянина, он не стал подзывать его, но стремительно подошел сам, взял под руку и вывел на середину, для общего обозрения:
— Вот еще один человек, заслуживший особенную благодарность! Имя его — Иованес-юзбаши, и он не только выказал отличную храбрость в сражениях. Когда русский отряд, будучи окружен неприятелем, претерпевал такой сильнейший голод, что употребил в пищу своих лошадей, этот самый Иованес-юзбаша из единственного усердия и ревности к службе его императорского величества много раз вызывался и добывал продовольствие!
Последние слова, произнесенные главнокомандующим, утонули в восторженных криках «Ура!» и «Виват!», которые сами собой начались среди солдат полковника Карягина, а затем были подхвачены остальными войсками. Князь махнул рукой и с улыбкой продолжил:
— Именно при посредстве его самого и родных этого человека осуществлялись сношения между мной и господином полковником, оба мы неизменно располагали надежными сведениями о неприятеле и всегда могли опередить его в своих действиях… Словом, этот человек оказался не только надежным помощником, но и добрым хранителем для отряда! Обещаю вам, что его так же, как остальных участников похода, ждут еще заслуженные высокие награды. От себя же я почитаю за честь в знак признательности отличных услуг, оказанных безо всякого награждения, но из единой верности и усердия к службе, одарить храброго проводника Иованеса-юзбаши серебряными часами!
И опять по рядам прокатилось восторженное троекратное «ура!» солдат и офицеров.
В переводчике нужды не оказалось — Вани принял большие серебряные часы из руки князя, приложил к сердцу, почтительно поклонился, однако произнести что-либо от волнения все равно не сумел…
Распустив парадный строй на отдых и обед, главнокомандующий обернулся к полковнику:
— Господа, принц Аббас-Мирза вчера все же двинулся на Елизаветполь.
— Этого следовало ожидать, ваше сиятельство!
— кивнул Карягин.
— Ему сокровища покою не дают… — усмехнулся майор Котляревский.
— Какие сокровища? — князь Цицианов в недоумении поднял бровь.
— Ваше сиятельство, дозвольте доложить об этом позже… — понизил голос полковник.
— Ну, хорошо, — пожал плечами князь. И неожиданно поморщился, как будто проглотил большой кусок лимона: — Готов ли рапорт относительно поручика Лисенко и остальных изменников?
— Так точно, ваше сиятельство!
— Сейчас, конечно же, не время, это после, — главнокомандующий взял из рук майора плотный лист бумаги и, не читая, сунул за обшлаг мундира: — Но, господа, вы сами понимаете, что оставлять подобное позорное пятно на знамени полка…
— Ваше сиятельство!
— Все, господа, вы слышали, что я сказал! А сейчас попрошу офицеров ко мне, на военный совет. Нужно думать, как действовать далее. Нельзя ни на минуту оставлять в покое неприятеля — да, впрочем, кажется, и сам наследный принц Аббас-Мирза не даст нам долго наслаждаться передышкой…
Все вокруг со вчерашнего вечера было наполнено ожиданием предстоящего боя.
Это чувство тревоги загадочным образом передалось от людей к лошадям — и от них даже к неповоротливым, грязно-белым морским птицам, чайкам, которые почти перестали летать и проводили теперь больше времени на камнях, только изредка перекрикиваясь между собой раздраженными голосами.
Не вызывало сомнения, что неприятель решительным образом вознамерился овладеть Малаховым курганом, чтобы заполучить в свои руки ключ от обороны Севастополя. А это, в свою очередь, значило, что позиции русских войск на Волынском редуте и на других укреплениях неминуемо будут в ближайшее время подвергнуты сокрушительной бомбардировке.