Золото Джавад-хана

Подпоручик князь Туманов и еще один офицер из полка отсалютовали обнаженными шпагами. Егеря на руках опустили в могилу тела своих товарищей — и тогда Мишка все-таки зарыдал, уже не пытаясь казаться взрослее и мужественнее, чем на самом деле…

Хребты Кавказских гор терялись где-то в грязно-серых тучах. Неожиданно похолодало, и задул резкий, порывистый ветер.

— Ты не замерзла?

— Нет, спасибо!

Наверное, Каринэ говорила правду — от быстрой ходьбы лицо юной девушки раскраснелось и стало еще привлекательнее. Впрочем, все равно у Мишки не было при себе ни плаща, ни шинели, которые он мог бы отдать своей спутнице. Мишке просто хотелось хотя бы как-то выразить свою заботу.

— Устала?

— Нет… нет, немного.

— Хочешь отдохнем?

— Ну что ты, нет… нам надо торопиться!

Со стороны оставшегося где-то позади Касапета уже отчетливо слышен был шум завязавшегося сражения. Многократно раскатанные горным эхом выстрелы русских пушек, казалось, тонули в сухом и не затихающем ни на мгновение треске ружейной пальбы, через которую прорывался порой лишь размеренный бой неприятельских барабанов.

— Осторожнее…

— Да, спасибо!

После похорон Гаврилы Сидорова полковник сразу же отправил их подальше из отряда к раненым — догонять Котляревского. Он вполне обоснованно полагал, что именно там, за высокими укрепленными стенами, девушка окажется в большей безопасности, чем у него на позициях, которые готовился атаковать противник.

Извилистая тропинка, по которой сейчас пробирались Мишка и его спутница, была, может, не самым коротким, зато безопасным путем от селения Касапет до Мухрата. Она петляла вдоль старой дороги, раскатанной за века бесконечными сотнями тысяч копыт и повозок — то поднимаясь значительно выше ее, то опускаясь к ней почти вплотную. Мелкие камешки под ногами норовили осыпаться, а колючки все время цеплялись за одежду, поэтому идти по тропе приходилось с большой осторожностью, постоянно поглядывая себе под ноги.

— Где же все-таки эти сокровища? Как ты думаешь?

Очевидно, его спутница не расслышала заданного вопроса. Тем не менее, Мишка не успокоился.

— Может быть, мы их вообще не увозили никуда из Елизаветполя? Или же потом спрятали… ну, закопали, к примеру, их где-нибудь в Шах-Булахе? Или вдруг вовсе не было при нас вообще никаких драгоценностей или золота?

— А зачем тебе хочется знать об этом? — обернулась девушка.

Она хотела еще что-то сказать, но Мишка вдруг ухватил ее за рукав и потянул вниз:

— Тихо, прячься!

Густые заросли кустарника надежно укрыли их обоих — зато сверху прекрасно можно было разглядеть все, что происходит на дороге.

Сначала воздух наполнился нарастающим топотом множества лошадей. Затем из-за поворота возник первый всадник в сопровождении знаменосца и свиты — и Мишка, и его спутница сразу узнали в этом всаднике того самого персиянина, который побывал в плену у русских, вел переговоры при осаде замка Шах-Булах и в последний день подкинул голову несчастного поручика Васильева.

Вслед за ними по направлению на Мухрат проскакал во весь опор конный персидский отряд, растянувшийся вдоль дороги в колонну по двое или по трое. Сто, двести, триста всадников… казалось даже, что нет им конца и не будет — однако через какое-то время последний из неприятелей скрылся из виду. Затих где-то там вдалеке гулкий топот, и серая пыль начала оседать на кусты и на камни…

— Побежали, скорее… там наши!

Мишка с девушкой выбрались из укрытия и почти побежали вперед по тропинке, которая через сотню шагов сделала очередной поворот и неожиданно оказалась внизу, возле самой дороги.

— Давай руку!

Деваться было некуда. Мишка Павлов помог сойти вниз своей спутнице, и как раз в этот момент на дороге возник конный персиянин, отставший от своего отряда. Гнедая лошадь его заметно прихрамывала — очевидно, она повредила копыто, однако всадник и не подумал вернуться назад с половины пути, ни за что не желая лишать себя права сразиться с неверными. Расстояние между ними не превышало, наверное, и двадцати саженей, так что вполне явственно можно было увидеть, с каким удивлением персиянин разглядывает полотняный солдатский мундир Мишки Павлова, его бескозырку, погоны…

Затем всадник перевел взгляд на девушку в национальной одежде, удивился еще более, вновь посмотрел на ее необычного спутника — и потянул из ножен кривую саблю. Однако же Мишка оказался проворнее. Он успел выхватить дуэльный «лепаж»[11], который достался ему по наследству от кого-то из раненых офицеров и который на протяжение этих недель составлял несомненный предмет его мальчишеской гордости. Неожиданно вспомнилось наставление дяди Гаврилы: «Коли пехота идет, целься в брюхо. Целься конному — в грудь его лошади!»

По счастью, дорогой кремневый пистолет на этот раз не дал осечки. Граненый ствол его исчез в пороховом дыму, и воздух разорвало страшным грохотом. Как оказалось, выстрел Мишки был удачным — свинцовая пуля подняла сперва несчастную гнедую на дыбы, а затем уже лошадь в судороге завалилась на бок, придавив собою ногу седока.

— Беги! Бежим… бежим отсюда, быстро!