Золотое дно. Книга 2

— Лёвка! — укоризненно протянул Бойцов. От его легкого толчка в плечо Хрустов отлетел к подоконнику. — Прекрати! Был пацан и остался… Я ее любил. Но бывают мужчины красивее нас. И богаче. — Алексей Петрович снова лег спиной на постель, закрыл глаза. — А как познакомились… Я закаливался, ну, вроде как морж, с Сашкой Иннокентьевым в ледяной воде купались. Однажды идет, увидела. И решила тоже. Пару раз окунулась, я ее отговорил… тоненькая, слабая… но отчаянная, да. Она мне тогда и рассказала, где ее мама живет. Когда с твоей Танькой у меня ничего не получилось, я уехал учиться в ВКШ, мне Майнашев дал рекомендацию… потом МГИМО… А за границу тогда можно было ехать только женатому… Про нее вспомнил… Написал письмо, второе, третье — и уже не ждал ответа… вдруг ответила, что замужем. Я с горя быстро женился… Нет, Наталья была хорошая девчонка, вы ее не знаете… она утонула, купаясь в море… И вот, снова вспомнил про Олю… уже от тоски великой… Она мне обрадовалась… она тогда уже развелась, была свободна… — И слегка кривляясь, в нос, Бойцов закончил. — Но недолгим было счастье эвенка.

Вошел размашистыми шагами Никонов, подал Льву Николаевичу тяжелую трубку с выдвижной антенной.

— Набираешь, как обычно.

Хрустов, торопливо тыкая в кнопки, пару раз ошибся, попал в Абакан, наконец, радостно замигал друзьям:

— Алло? Это я, Лёва. Кто? Нет, это я говорю — Лёва… — Он засмеялся, пояснил друзьям. — Такое эхо получается, будто сам с собой говоришь…Танечка, ты?.. А где Галя? Мы в порядке. Пока тихо, никакой грозы. А Галя где? На кухне? Что?.. Как в больнице?.. Почему??? — И послушал с минуту, растерянно передал трубку Никонову. — Она у сына. Говорит, Илюхе лучше. А Инну он отправил в Москву. В больнице жить рядом с ним не разрешают, а дома одна она боится.

Тем временем Сергей Васильев дослушал то, что сказала его жена.

— Но главное — все нормально? Галке привет. Держитесь. Прилетим — наведем порядок. — И отключив телефон, пояснил Алексею Петровичу. — Нет порядка в стране. За границей, конечно, порядок.

— Да перестань ты мне по эту заграницу! — воскликнул Бойцов, поднялся и вышел вон из комнаты.

Никонов недоуменно посмотрел ему вслед. Туровский махнул рукой.

— Уже второй раз… — сквозь слезы хрипел Хрустов. — Первый раз чуть глаз не вышибли палкой.

Он сел на пол и более на слова друзей не отзывался. Я понимал его: сейчас бы полететь домой, к сыну, но это никак, никак невозможно.

Туровский глянул на часы и тоже покинул комнату. Никонов усмехнулся:

— В своей летописи ты его все-таки щадишь.

— А себя нет, — резко ответил Хрустов. — Ведь так? — Он потрещал пальцами. — Я шел через самоуничижение, чтобы показать — глаза мои чисты. А то в последнее время стали рисовать прошлое очень красивыми красками.

Сергей Васильевич вдруг присел рядом на корточки, как сиживал Климов, и внимательно заглянул ему в лицо.

— Лёва! Тогда какого хера ты не принимаешь нового времени?

— Нового? — Хрустов кивнул на дверь. — Ты считаешь его за новое? Его творцы — богатые циники, выкормыши именно вчерашнего строя. Надо будет — еще одну революцию совершат — и снова сядут нам на шею…

— Так не позволяй! — Никонов полуобнял Хрустова. — Вот будут выборы — выдвинься хоть в президенты. Нынче свобода.

Теперь уже Хрустов долго и насмешливо разглядывал своего старого друга. Мне показалось, Никонов смутился. Он привычно хохотнул, поднялся (ноги устают от непривычной позы) и сел на стул, раскинув длинные ноги и свесив живот на ремень. Каким же массивным стало его лицо, длинноскулое, с шишковатым носом, а был ведь парнишка — жердь с белесыми глазами. Вообще, как все изменились! А я? Да что я, кто я?!

— Ладно, — пропел Никонов. — Хочешь — воюй! Я тебя люблю.

Вошел Туровский.

— Ну, все кости перемыли?

— Да о чем ты, Валера! Тоже самоед. Скоро там?

— Откладывается на часа два. Старик задыхается. Тут же высоко, кислорода мало. Дай трубку.

Туровский набрал номер.

— Приемная? Ирина Николаевна, это Валерий Ильич. Что нового? Так. Понимаю. Ясно. Но отсюда нет связи! Между нами гора. — Он усмехнулся. — Высокая, как Никонов. Думаю, завтра часов в девять.

Отключив и передав телефон Никонову, Валерий Ильич продолжал:

— Ты, Лева, мне как-то сказал: куда смотрели проектировщики. Все упирается в это. Но кого сейчас найдешь? И так во всем. Вот придумали хороший самолет ЯК-сорок… начинают его увеличивать, чтобы больше народу посадить, больше денег выручить… а он разваливается в воздухе. Вроде увеличивают во все стороны одинаково, а законы гидродинамики уже другие. Так и здесь. Мы же никогда не забудем, как в семьдесят девятом…

— Еще бы…

— Гигантомания наша. Долго будем расхлебывать, не зная, что делать с нашими самыми большими в мире мартенами, плотинами… и боюсь, не окажется ли если не нынче, так на будущее лето судьба Ю.С.Г началом крушения всей старой империи, которая всегда держалась на преувеличениях.

— Империи давно нет, — буркнул Никонов. — Россия.