Золотой Фейхоа или жареные апельсины

— Зачем они ему здесь? Он ведь тут будет работать: плясать, пить ирландское виски и учить кукарекать летучих мышей. А бегемоты — это у него хобби.

— Понятно, — неуверенно протянул я, сбитый с толку.

— Ну, наконец-то, Рыцарь, ты начинаешь кое-что понимать, — Гринвич обвил нас с женой хоботом.

— Рыцарь?

— Черный круг у тебя на груди — знак посвящения в Рыцари Полного Затмения, высшего звания во Вселенной. Очевидно, опять работа моей помощница Черепахи. Ума не приложу, как она всюду все успевает, кроме того, что в самом деле необходимо…

— Почему Рыцарь, а не Король? — полюбопытствовала жена, поглаживая корону на голове.

— Да потому, что высшая ступень для женщины во Вселенной — это королева, а для мужчины — именно Рыцарь. Не каждый король является Рыцарем, но каждый Рыцарь является королем. А теперь держитесь…

Что-то хлопнуло, треснуло, вокруг нас посыпалась какая-то пыль, и мы попали в кромешную темноту. Я скорее чувствовал, чем ощущал, что мы несемся в каком-то пространстве с абсолютно немыслимой скоростью. Хобот Гринвича то напрягался, то ослабевал.

Было совершенно непонятно, сколько это все продолжалось, пока мы не очутились в тесной каморке. В углу у стены стояла единственная деревянная лавка, а на полу были расставлены разнокалиберные колбы и реторты, занятые разноцветными жидкостями неизвестного происхождения.

— Мой кабинет, — не без гордости произнес Гринвич, приземляясь на лавку. — Здесь я работаю с сыпучим и жидким светом, пытаясь добиться однородности излучения. Интересная, знаете, тема. Когда смешиваешь свет далекой звезды с межгалактическим временем, происходит чудесное превращение двенадцатицветия в девяностошести. Бесподобная игра впечатлений!

Он поднял хоботом одну из реторт.

— Это свет второй, следующей за нами Вселенной. Если к нему добавить щепотку чешуи бронзового карпевида из пограничной галактики Бабочки М378, получается…

Тут Гринвич понес совершенную околесицу, а я стал разглядывать кабинет. Заключенный в полупрозрачные сосуды свет мерцал и дробился на множество лучиков, отчего сама комната, освещенная этим таинственным заревом, представлялась полной тайн и загадок.

Пока Гринвич вдохновенно заливал про прямую взаимосвязь света и времени, я осторожно взял в руки пыльную граненую колбу, светящуюся каким-то темно-синим, почти черным светом. Колба была холодна, как лед и необыкновенно тяжела, как свинец.

Вероятно, почувствовав теплоту моих рук, колба потеплела и стала гораздо легче. Излучения просветлело до ярко-синего и начало волнами распространяться по кабинету.

Я любовался светом никогда не виденной мной звезды и не расслышал, как неожиданно замолчал Гринвич. Оказалось, он стоит рядом со мной.

— Поставь колбу на место, — мягко, чтобы не испугать, сказал он. Я вздрогнул и обернулся. В глазах Хранителя Времени сквозило сильное беспокойство и одновременно неподдельное изумление.

— Это свет другой бесконечности, — благоговейно, почти шепотом произнес он, когда я поставил колбу на место. Свет в ней тут же превратился опять в темно-синий. — Существует поверье, что сумевший поднять этот сосуд, станет следующим Хранителем Времени. Если это так, то я с удовольствием уступлю тебе эту хлопотную должность, а заодно и своего Главного Оппонента, — он усмехнулся и опять посмотрел на реторту. — Где располагается эта бесконечность, не знаю даже я, хотя в своей жизни немало постранствовал по разным Вселенным. Это живой свет.

— То есть?

— То есть это такая форма жизни. Она намного опередила всех в своем развитии. Эта колба весит минимум как одна седьмая нашей Вселенной. Ты представляешь, какая там концентрация света?

— Быть такого не может! Я же брал ее в руки!

— То, что ты сумел взять колбу в руки, это заслуга не твоя, а заключенного в ней света. Он разумный. Вернее, это и есть разум в чистом виде. Я называю его Золотой Фейхоа, Дар Небес. Спектральному анализу он не поддается. Откуда эта колба взялась тут, не знаю. Но, судя по всему, она появилась здесь с момента сотворения мира. Я дошел до этого эмпирически, поскольку в разных частях Вселенной существует еще шесть подобных сосудов, удерживающих ее в равновесии. Свет, излучаемый этими колбами, бывает различен. Сейчас это цвет сильной тревоги из-за активности карликов. А они много отдали бы за то, чтобы овладеть этой колбой.

— Им-то она зачем?

Гринвич воздел к потолку хобот: