Золотой капкан

Появились они после того, как профессионально недоверчивый и осторожный Кукольников, обретя возможность двигаться, внимательно осмотрел свой маузер. Высыпав патроны из магазина на кусок холстины, он сразу же обратил внимание на узкий темно-коричневый ободок у основания пули. А когда, вынув пулю, попытался высыпать порох, сомнений не осталось: старый, испытанный трюк, он сам не раз им пользовался в начале своей жандармской карьеры. Стоило опустить патроны в кипяток на несколько минут, как сыпучий пороховой заряд превращался в твердую безобидную лепешку и оружие, снаряженное такими патронами, можно было использовать разве что в качестве молотка, чтобы колоть орехи.

Проделав это, следовало зачистить или протравить до блеска кислотой темный налет, неизбежный после подобной процедуры. Но Деревянов или не знал этого, или понадеялся на незавидное состояние Кукольникова, которое должно было, по мнению поручика, ослабить бдительность бывшего жандарма. А возможно, что вероятнее всего, Деревянову было просто наплевать на ротмистра – он уже не принимал его всерьез.

Запасных патронов к маузеру не оказалось – то ли граф прихватил с собой весь боезапас, то ли Деревянов постарался. Впрочем Кукольников и выяснять это не стал, удостоверившись, что его заветный пистолет находится при нем и оружия никто не касался – тщательно обыскать ротмистра в бессознательном состоянии у Деревянова не хватило сообразительности.

Золото, добытое офицерами, хранилось вместе с золотом графа. Уходя, Воронцов-Вельяминов забрал только принадлежащую ему лично часть драгоценного металла, считая ниже своего достоинства воспользоваться чужим добром, пусть даже таких проходимцев и бандитов, как эти белогвардейцы. Теперь мешок с золотым песком и самородками прибрал к своим рукам Деревянов, пользуясь беспомощностью ротмистра, и припрятал его подальше, о чем, естественно, не спешил поставить в известность Кукольникова, продолжавшего весьма успешно играть роль тяжелораненого.

Это только забавляло бывшего жандарма. Видимо, поручик полагал, что доля ротмистра как раз и составляет ту сумму, в которую оценил Деревянов спасенную ему жизнь.

Затаившись, Кукольников терпеливо выжидал. Он умел ждать…

Сегодня Деревянов отправился на охоту – продуктов, в основном вяленого мяса и сушеной рыбы, было мало. Похоже, отметил про себя Кукольников, поручик готовится покинуть золотоносный ручей: уже третий день Христоня приводит в порядок одежду и обувь…

Задумавшись, ротмистр не услышал шагов Деревянова. Краем глаза он только успел заметить, как вскочил, словно, подброшенный невидимой пружиной Христоня, и поспешил навстречу поручику. Переложив на плечи вестового выпотрошенную, но не освежеванную тушу молодого оленя, Деревянов протер руки пучком травы, зачерпнул ковшиком воды из ручья и, не отрываясь, выпил до дна. Крякнув, пытливо посмотрел в сторону Кукольникова и, поколебавшись немного, размашисто зашагал вдоль ручья в сторону каменистой гряды.

«К тайнику…», – понял ротмистр и насторожился. Знакомая нервная дрожь, обычная для него в минуты опасности, поползла по спине. Он сначала пошевелил одной рукой, потом другой. Затем незаметно для Христони – вестовой тем временем принялся снимать шкуру с добычи Деревянова – улегся поудобней.

Как и предполагал Кукольников, поручик возвратился с заветным мешком.

– Поторапливайся! – прикрикнул он на Христоню. Вестовой в это время рубил тушу на небольшие куски и густо пересыпал их солью.

Кукольников приподнялся на локте и позвал слабым голосом:

– Поручик… Поручик!

Деревянов, направившийся к хижине, от неожиданности вздрогнул и резко обернулся на зов.

– А-а, ваше благородие изволили подать голос, – оправившись от временного замешательства, с иронией сказал поручик. Он подошел к полатям, где лежал ротмистр.

– Как самочувствие?

– Оставляет желать лучшего, – словно не замечая насмешливого тона, едва прошелестел Кукольников. И покривился, как бы от сильной боли.

– Вы куда-то собрались, поручик? – спросил он, остро глядя на Деревянова. Деревянова этот вопрос смутил; он замялся, избегая взгляда ротмистра, и затоптался на месте, словно застоявшийся конь. Но только на короткий миг; запрокинув голову, поручик вдруг рассмеялся, хрипло и торжествующе.

– От вас, ротмистр, ничего не скроешь. Пришла пора походная…

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что уже сказал. Продолжая ухмыляться, Деревянов пренебрежительно смотрел на ротмистра.

– И мы расстаемся без горечи и сожалений – или как там поется в романсе? – сказал он игриво.

– Вы… оставляете меня?

– Экий вы непонятливый человек, ротмистр. Разумеется.

– Но ведь я без вашей помощи погибну…

– Мне-то какое до этого дело? Я к вам в сиделки не нанимался. Сами понимаете, что сестра милосердия из меня никудышняя.

– Это подло, господин поручик!

– А мне чихать на мораль! – Деревянов побледнел от ярости. – Моралист выискался. Интересно, как ваше благородие поступили бы на моем месте? Сильно сомневаюсь, что по-иному. Уж мне известны ваши принципы. Вспомните Бирюлева.