И тут на пороге внезапно появился Дядя Яша. Он молча оглядел разложенные на тумбочке угощения, Дохлика с недопитым стаканом, особенно внимательно меня в новой пижаме и с шикарно зажатой в углу рта папироской.
Постоял.
Не сказал ни слова и, тихо прикрыв дверь, ушел.
Через минуту в палату влетела — нет, не влетела, а как фурия ворвалась — Мокрая Клара. Бледная, с перекошенным от бешенства лицом. И наткнулась на кинжальный огонь дохляковского мата. Так, наверное, отчаянные штрафники шли в свою последнюю атаку на немецкие доты.
Дохлик рычал, вытанцовывал вокруг старшей сестры замысловатый танец (потом Рыжий Мамоня скажет, что это был краковяк вприсядку), страшным голосом, на чем свет стоит, крыл всех и вся, делал неприличные жесты, а затем повернулся, спустил штаны и показал Кларе свой тощий зад. Короче, ЧП. Преступление дикое, небывалое за всю историю нашей клиники.
Что было дальше?
Мы ждали страшной кары, самой жестокой, какую только можно вообразить.
Дохлик сказал мне, мол, не дрейфь, он все возьмет на себя. Пусть гипсуют, выписывают к такой-то маме, он их всех… и прочее, и прочее, и прочее.
Но ничего не произошло. Никого не тронули. Ну абсолютно никого.
Через несколько дней, вечером, проходя мимо ординаторской, я услышал странные тоскливые звуки.
Я приоткрыл дверь. За столом плакала грозная Мокрая Клара.
Слезы текли у нее по щекам. Роговые очки съехали набок. Глаза покраснели. Нос распух и был похож на спелую перезрелую сливу. И была она в этот момент действительно мокрая и совсем не страшная. Просто одинокая несчастная женщина.
Стараясь не шуметь, я вернулся в палату.
Очень хотелось побыть одному в тишине.
А Кацман в это время включил новенькую “Спидолу” и слушал джаз.
— Пендель, сделай потише, — попросил я мирно.
Кацман не пошевелился. Мы для него были чем-то вроде гнуса. Не замечал он нас, пока не слишком надоедали.
— Пендель, сделай потише, — попросил я еще раз, — голова болит.
Далее произошла нелепость, объяснить которую я не в состоянии даже сейчас.
Не меняя позы, ровным бесцветным голосом Кацман выдал:
— Пошел в жопу, засранец, зелень сопливая, вонючка, урод, малявка, тварь кривогорбая! — и так далее и тому подобное.
Все замерли.
— Я бы ему сразу — тапком по голове, а ты стерпел, — сокрушался Баронесс.
— Такая она, жизнь. Кому — дерьмо, а кому — повидло, — философски рассудил Мистер Анапа. Как всегда, он был прав».
Старайтесь быть искренним с читателем, показывать все как есть, ничего не скрывая и не выпячивая.
Не нужно изображать из себя крутого профессионала в плотницком деле, если вы не умеете забивать гвозди.
Лучше честно сказать:
— Ребята, гвозди — это не ко мне, но вот рядом со мной живет сосед дядя Леша, так он их, фашистов, одним ударом по самую шляпку загоняет в доску.
Но для этого ему надо поставить поллитру…
_____________
1. Отрывок из моего неопубликованного романа. ↑
1. Отрывок из моего неопубликованного романа. ↑
Глава 11. Не держите великана в клетке
•§•
Это глава о наших стрессах.
В нашей жизни бывают моменты наивысшего напряжения, хорошо понятные людям рискованных профессий, болельщикам на стадионах, зрителям во время опасных цирковых трюков, любителям азартных игр и т. д.
Но даже если вы не увлекаетесь чем-то подобным и вообще вы благопристойный, добропорядочный гражданин, глава семейства, исправный налогоплательщик и прочее, вы можете испытать это чувство.
Например, вы смотрите фильм про бандитов или шпионов, и главный полицейский Нью-Йорка гонится за главным бандитом этого города и вот-вот его поймает.
А вот они дерутся на краю крыши небоскреба и вот-вот полетят вниз.
А вот наш разведчик прокрался в секретный кабинет и фотографирует на микропленку важные стратегические документы, а по коридору проверить этот кабинет идет штурмбанфюрер СС с ключами.
И на миг от этой, доведенной до высшего предела, опасной неопределенности мы замираем: догонит — не догонит, поймает — не поймает, спасется — не спасется? И сердце наше бьется чаще, хотя мы и знаем, что все кончится хорошо.
Мой любимый писатель и ученый, канадский психолог Ганс Селье сделал в своей жизни великое открытие, о котором он и рассказывает в своих книгах. Он, собственно, объяснил то, что людям всегда было известно.
Люди ведь всегда волновались, в определенные моменты они испытывали эмоциональные потрясения и шок. У них при этом стучало в висках, они обливались потом, испытывали сухость во рту. Но люди не понимали, что с ними происходит.
Селье сумел гениально объяснить и описать то, что все и так вроде бы хорошо и без него знали. А он показал нам, как это влияет на нас и наше здоровье.
Как будто привел к нам нашего старого друга. Посадил рядом и сказал: «Знакомьтесь!» И мы с легкой руки ученого поняли, с чем имеем дело. «Так вот что это такое, оказывается!» — удивились мы.
Сказать, что стресс — это напряжение (точный перевод этого слова), значит сказать мало или вообще ничего не сказать.