Золотой ключик инфосторителлинга

Вопрос тут вот в чем: умеем ли мы определять свои истинные мотивы? В каждом из нас идет борьба двух начал. Одни причины наших поступков лежат на поверхности. Например, я хочу машину. Почему? Потому что у Петрова, у Сидорова машина, у Иванова машина. Значит, у меня тоже должна быть машина.

На самом деле я хочу женщину, а не машину. А машина мне нужна, чтобы соблазнять женщин. Машина в этой цепочке — всего лишь инструмент.

Но я скрываю свое истинное желание. Я говорю:

«Я — как все. У всех машина, и у меня должна быть машина!»

Может быть, чтобы соблазнять женщин, мне не нужна машина, а нужны какие-то другие качества. Но я — «как все», а значит — никакой.

Но этого мало — это значит, что я и не стараюсь узнать, какой я на самом деле.

Буратино не подавляет свои действительные побуждения. Он ведет себя неразумно и этим интересен. Ну скажите, стали бы вы читать историю про послушного мальчика, который пошел в школу и так далее?

В споре с самим собой у Буратино всегда верх берет бунтарское начало. Он поступает вопреки принятым нормам. Это признак гениальности, а не рационализма.

Разум и гениальность часто несовместимы. И потому гении часто похожи на сумасшедших и делают сумасшедшие поступки.

Вот такая сумасшедшинка есть и в Буратино. Он дитя жизни. Его манит опасная неизвестность. Поэтому он и запускает молотком в голову Говорящего Сверчка. И Сверчок, этот рупор стабильности и определенности, охая, уползает за печку. Впереди — страшные, полные риска приключения!

_____________

1. В. Шкловский. Искусство как прием (эссе). В сб. ст. «Гамбургский счет», М., 1990. ↑

2. П. Вайль, А. Генис. Родная речь. Уроки изящной словесности. М., 1995, с. 100. ↑

2. П. Вайль, А. Генис. Родная речь. Уроки изящной словесности. М., 1995, с. 100. ↑

1. В. Шкловский. Искусство как прием (эссе). В сб. ст. «Гамбургский счет», М., 1990. ↑

Глава 17. Идемте скорее в Страну непуганых идиотов!

•§•

Я посмеялся над названием этой главы. Но рассказывается в ней о вещах достаточно серьезных.

Я могу смотреть это бесконечно. Идет бой. Белые наступают. За пулеметом — девушка. Психическая атака офицерской пехоты отбита. Но вперед вырываются казаки. С посвистом и победными криками они накатывают лавой.

А пулемет замолкает. Ленту заклинило. Казаки уже близко. Мы видим ужас, отчаяние. Мы понимаем, что страшный конец неминуем.

И вот тут из-за степного пригорка, в полной тишине (музыка победы зазвучит чуть позже) — всадник в черной бурке на белом коне, а за ним — красная конница.

Это и есть история, причем рассказанная гениально.

В детстве я любил рисовать карандашами и красками сцены из любимого кино про Чапаева. Рисовал, как умел. Поэтому лошади у меня получались похожими на бегемотов, сабли — на серповидные сосиски, а руки у красных бойцов почему-то всегда были длиннее ног.

Историю делает интересной внезапный поворот, зигзаг, какой-то финт, который удивит читателя.

Один молодой человек говорит отцу, что не может объясниться со своей любимой из-за нехватки времени, мол, на все про все у них пять минут и затем она уедет.

Тут же он доказывает, что не в деньгах счастье (родитель у него король, ворочает миллионами). Папаша соглашается с сыном:

— Да, сынок!

Через какое-то время молодой человек, как и обещал, везет свою девушку на вокзал и они попадают в ужасную пробку. Вместо пяти минут их свидание продолжается два часа, и молодой человек объясняется с любимой. Он на небесах от счастья.

А что же родитель? Он рад за своего сына, что так все удачно сложилось. И еще раз соглашается с сыном, что не в деньгах счастье.

Однако после того как любимый ребенок уходит, он вызывает помощника и расплачивается с ним и со всеми, кто участвовал в организации пробки, а помощник говорит знаменательную фразу:

— Я бы убил того, кто выдумал бедность!

Такой финал придумал рассказчик. Это О. Генри — «Золото и любовь».

О. Генри был великим мастером. С особым блеском он умел завершать свои новеллы.

Поиграйте немного с читателем. Обманите его. Обманите так, чтобы читатель до самого конца оставался в неведении, чем там все кончится.

«Люди, ехавшие вместе с Гуином, молча сгрудились, разглядывая место, где только что произошла трагедия[1].

Их лица не выражали ничего, кроме злорадства.

— Допрыгался! — наконец крикнул кто-то. И все дружно загоготали.

— Туда ему и дорога! — куровлянин в хитоне с красивыми серебристыми лентами шумно сглотнул слюну.

— Но почему? — удивился Гуин.

— Эти лимы специально съедают дождь! — крикнул куровлянин. — И Варнагов, забирающих душу, тоже они насылают, чтобы нам навредить!

— Что?

— Варнагов, приносящих беду, — повторил куровлянин многозначительно. — Разве не слыхал?

Гуин вздрогнул. Куровлянин посмотрел на него с подозрением. Как будто это Гуин сожрал дождь и именно из-за Гуина вот уже седьмую Луну небо раздирает необъятная сушь.

Он стал обходить Гуина со всех сторон, принюхиваясь и облизываясь, — ни дать ни взять вкусный гриб нашел.

— Вот он во всем виноват! — сказал наконец куровлянин и радостно ткнул пальцем в сторону Гуина.