Золотой Сын

– Мм, неправильно ответил на вопрос? – морщит носик она, беря со скамьи учебное лезвие-хлыст. – Вот почему ты не попал в братство Минервы.

– Кстати, никогда не понимал, как туда умудрился попасть Пакс… Академические знания… как бы это сказать… не его сильная сторона.

– А как Рока приняли в братство Марса? – пожимает плечами она. – У всех нас есть темные уголки души. Пакс, конечно, был не таким умным, как Даксо, но мудрость – в сердце, а не в голове. Меня этому научил сам Пакс, – отстраненно улыбается она. – Единственный подарок, который мне сделал отец после смерти матери, – отправил меня погостить к Телеманусам. Он разлучил нас с Адриусом, чтобы убийцам было не так легко добраться до его наследников. Мне повезло. Хотя, с другой стороны, если бы я к ним не поехала, то, вероятно, Пакс не был бы мне так предан. Может, он не попросил бы, чтобы его взяли в братство Минервы, и остался бы жив. Прости, я отвлеклась, – берет себя в руки она и пытается улыбнуться. – И как тебе мои диссертации?

– Которая из них?

– А какая тебе больше понравилась? Ну давай, удиви меня!

– «Специалиазация насекомых», – отвечаю я, и тут раздается резкий щелчок хлыста, Мустанг ударяет меня по плечу. Я вскрикиваю от боли и неожиданности. – Какого черта?!

– Просто проверяю твою реакцию, – с невинным видом отзывается Мустанг, вращая вокруг себя тренировочное лезвие.

– Реакцию?! Да я же отвечал на твой вопрос!

– Ладно, допустим, – пожимает плечами она. – Может, мне просто захотелось тебя ударить, – снова взмахивает хлыстом она.

– Но почему?! – Я успеваю увернуться.

– Да просто так, – снова поднимает хлыст Мустанг, и мне опять приходится отскакивать в сторону.

– А говорят, что глупец познает только то, что свершилось…

– Не смей… цитировать… при мне… Гомера! – Хлыст щелкает после каждого слова. – Почему эта диссертация понравилась тебе больше всего? – спокойно спрашивает она, раскручивая над головой оружие.

Тренировочное лезвие не заточено, но жесткое, как деревянная трость. Подпрыгиваю, разворачиваюсь в воздухе, будто маневрирую в шахте Ликоса.

– Потому что… – снова уворачиваюсь я.

– Ты умеешь врать, когда крепко стоишь на ногах, а вот сейчас я выжму из тебя правду! – Мустанг щелкает хлыстом. – Давай! Мне нужна правда!

Удар по коленной чашечке. Я уклоняюсь, пытаюсь дотянуться до стойки с тренировочными хлыстами, но Мустанг не дает мне и близко к ним подойти.

– Ну же, давай!

– Она мне понравилась… – бормочу я, отпрыгивая назад, – потому что там ты пишешь: «Специализация превращает нас в обычных ограниченных насекомых, и золотые здесь не исключение».

Она перестает нападать, обвиняюще смотрит на меня, и я понимаю, что попался в ловко расставленную ловушку.

– Если ты тоже так считаешь, то почему упорно пытаешься быть только воином, и никем иным?

– Потому что я воин!

– Правда? – смеется она. – Воин? Который доверяет Виктре? Женщине из рода Юлиев?! Доверяет Тактусу?! Позволяет оранжевому давать советы по тактике и стратегии?! Назначает командовать своим кораблем докера и в основном общается с бронзовыми? – Она грозит мне пальцем. – Не смей лукавить сейчас, Дэрроу Андромедус! Если ты всем говоришь, что они могут сами выбирать свою судьбу, то лучше тебе поступить так же!

Она слишком умна, ее не обманешь. Вот почему мне так неловко в присутствии Виргинии, так тяжело отвечать на ее вопросы и выпутываться из объяснений. Многие мои действия совершенно абсурдны с точки зрения Андромедуса, выросшего в семье золотых в шахтерской колонии на астероиде. Моя история ничего не говорит Виргинии. Мои порывы сбивают ее с толку, ведь она думает, что я рожден золотым. Мною должны руководить амбиции и жажда крови. Если бы не Эо, так бы оно и случилось.

– Снова этот взгляд. – Мустанг делает шаг назад. – О ком ты думаешь, когда смотришь на меня так? – Она бледнеет, уходит в себя, и улыбка на ее губах тает. – О Виктре?

– О Виктре? – чуть не смеюсь я. – Да нет, что ты.

– Значит, о той, другой. О девушке, которую ты потерял.

Я молчу.

Мустанг никогда не лезла мне в душу. Никогда не расспрашивала об Эо. Ни в училище, когда я был восходящей звездой, ни в ее семейном поместье, когда мы катались верхом, или гуляли в саду, или ныряли на коралловых рифах. Мне казалось, что она уже забыла, как я, лежа в ее объятиях на снегу, прошептал имя другой девушки. Какой же я дурак! Конечно, она ничего не забыла. Она думает об этом сейчас, как думала тогда, прижимаясь щекой к моей груди и прислушиваясь к биению моего сердца, не принадлежит ли моя душа той, которой больше нет в живых.

– Только не молчи, Дэрроу, не сейчас… – тихо произносит Мустанг и выходит из комнаты, оставляя меня одного.

Затихает звук ее шагов, а следом за ним и Моцарт. Бросаюсь вдогонку, чтобы не дать ей уйти, хватаю за запястье, но она вырывается и кричит так, что я тут же отшатываюсь.

– Перестань! Зачем ты это делаешь? Зачем удерживаешь меня, если только что собирался оттолкнуть? – сжимает кулаки она. – Это нечестно! Ты хоть сам-то понимаешь?! Я не такая, как ты… я не могу просто… просто взять и отгородиться от тебя!

– Я не отгораживаюсь!