Золотой жук мисс Бенсон

И она заявила, что найти жука Марджери никак не поможет ни одна из тех двадцати трех бумажек, на которые она так хочет поставить печать. Как не помогут ей и объяснения с той дурацкой толпой экспатриантов, каковыми, собственно, и являются эти «истинные британцы» из консульства! И ее дурацкое правильное платье ей ничуть не поможет. Ведь для того, чтобы найти золотого жука, нужно взобраться на гору и долго ползать там на четвереньках, приподнимая каждый камешек и моля Господа Бога о помощи! Голос Инид поднялся еще на октаву, зазвенел и стал каким-то пронзительно-колючим. И весь ее вид удивительно этому голосу соответствовал, казалось, она все свои силы вкладывает в эти сердитые, но искренние слова. Даже волосы ее встали дыбом и выглядели сердитыми.

А Марджери думала: неужели это Инид только сказала, что им нужно будет молить Господа о помощи? Сама Марджери не молилась с детства. Зато ее тетки молились так много, что она чувствовала себя как бы исключенной из этого процесса, не обязанной в нем участвовать. Собственно, от Бога она отвернулась, узнав правду о смерти своего отца. Впрочем, сейчас явно был неподходящий момент для оценки собственной принадлежности к атеистам или агностикам. Да и спутница ее все еще продолжала что-то гневно выкрикивать, а потом вдруг довольно спокойно спросила:

– А знаете, Мардж, в чем ваша главная проблема?

– Нет. Но полагаю, что вы намерены мне сейчас это объяснить.

– Вы просто снобка. Законченная снобка. Вы вбили себе в голову некую бесплодную идею и считаете, что ее можно воплотить в жизнь, опираясь лишь на книжные знания и набор определенных правил. Ну, а мне на всякие правила плевать! И на документы с печатями тоже. Сегодня первое декабря, и завтра я намерена выехать на север.

– И как же вы это сделаете? Автобус-то будет только через два дня.

На этот вопрос Инид даже отвечать не стала – унеслась далеко вперед, на ходу сбивая цветы гибискуса, и один раз чуть не упала в своих микроскопических неустойчивых босоножках. Мистер Роулингз, разумеется, мчался за нею следом. Влетев в их номер, Инид сорвала с себя одежду и рухнула на постель. Даже москитную сетку опустить не потрудилась. И через несколько секунд они с собакой уже крепко спали.

А Марджери продолжала сидеть на своей половине, страдая от невыносимой жары и с каждой секундой испытывая к Инид все более глубокую неприязнь. В небе уже вовсю сверкали молнии, но дождя пока не было. Марджери чувствовала себя отвратительно: ей казалось, будто она угодила в ловушку вместе с неким насекомым, оглушительное гудение которого напоминает звуки мчащегося на бешеной скорости мотоцикла. У нее было ощущение, словно из их комнаты выкачали весь воздух.

Если бы не Инид, она сейчас все еще находилась бы в британском консульстве. И вообще – как Инид смеет разговаривать с ней таким тоном? Как она смеет называть ее, Марджери, снобкой? Вот уж у кого действительно проблемы, так это у самой Инид! Она, Марджери, уж точно не станет одеваться, как девушка по вызову. Ее, Марджери, с детства приучили есть с закрытым ртом, пользуясь ножом и вилкой. И никакой это не снобизм, а просто хорошие манеры. Еще вопрос, хороши ли манеры у Инид, которая пьет чай, отставив мизинец в сторону, как антенну. Может, этот жест как раз и есть проявление снобизма? Марджери с трудом удержалась от искушения разбудить Инид и все ей выложить. Но все-таки сумела удержаться, потому что, несмотря на все свои логичные возражения, в глубине души уже начинала сомневаться в собственной правоте. А что, если Инид действительно права? Ведь она, Марджери, решила пойти на этот прием, отчасти надеясь, что ее поддержит тамошнее «британское общество», а отчасти желая, чтобы все ее необходимые разрешения были оформлены как полагается, со всеми печатями. Она вообще любила, чтобы все было как полагается. Ей хотелось предстать перед британским консулом в наилучшем виде. Но беда в том, что он-то ее едва заметил. А если и заметил, то в лучшем случае отнесся к ней, как к посмешищу.

А насчет «бесплодной идеи»… Если Инид действительно считает ее идею бесплодной, то что она вообще здесь делает?

Инид крепко спала, лежа на спине с раскрытым ртом, и вовсю храпела. Марджери подняла с полу ее платье и повесила его на плечики. От платья исходил запах Инид – невероятно сильный и сладкий, – а на воротничке было пятнышко розовой пудры, которое Марджери заботливо стерла. Ей вдруг стало ясно, что та или иная одежда сама по себе ровным счетом ничего не значит; лишь когда узнаешь, какой человек ее носит, она приобретает характер самостоятельной значимой вещи. И это яркое платье в горошек вдруг показалось Марджери одной из самых смелых и прекрасных вещей. Она бережно его расправила, потом подошла к Инид и опустила над ней москитную сетку, проверив, нет ли щелей. Она даже наклонилась и ласково погладила Мистера Роулингза.