Золотые долины

Папа выкатил Филку из гаража, и Илья неожиданно — ведь почти каждое утро наблюдал за этим действом — отметил, какая грустная, измученная у нее морда. Бампер обвис, словно стариковская челюсть, а круглые фары помутнели, как глаза у больного. Он подошел и погладил машину: «Потерпи, бедолажка, потерпи...»

Но что мог обещать? До чего потерпеть? Разве что до морозов? Там наступят несколько месяцев отдыха, хотя старение не остановится. Еще два-три года, и она наверняка развалится. Кузов, несмотря на борьбу с ржавчиной, понизу рыжеватый, истончившийся; каждая деталь поскрипывает, болтается. И папины ремонты не помогают. А механики на СТО — папа показывал им Филку в один из недавних приездов в город — только руками развели: медицина здесь бессильна.

Стоит все-таки купить новую машину. Вернее, не новую, а поновей, но тогда придется вырывать из скопленных денег приличную сумму. Да, считай, почти все заработанное уйдет на какую-нибудь древнюю, но еще бодрую «тойоту». И где гарантия, что она не рассыплется быстрее Филки.

Ковылем запастись нужно обязательно. Кисти покупали хоть и не помногу, но стабильно. В каждый приезд по одной-две, а весной, когда по традиции делали в квартирах ремонт, они приносили ощутимый доход.

Места давно разведаны, выбраны. Ковыль, наверное, из-за того, что рвали из года в год, рос на них чище, был крепче. Жесткие шероховатые проволочки торчали из земли, и если потянешь их, ухватив некрепко, разрежут кожу до мяса.

Да, рвать ковыль было искусством. Подходишь к очередной кочке, загребаешь одной рукой проволочки, пропуская по нескольку меж пальцев, а весь пучок крепко сжав в кулаке, и дергаешь. И бросаешь пучок травы на плечо другой руки, прижимаешь предплечьем. Держишь, как ребенка и одновременно наклоняешься к следующей кочке. Пропускаешь, сжимаешь, дергаешь. Бросаешь пучок к предыдущему.

Желательно не вырывать стебли с семенами-перьями — их потом придется выбирать — в кисти они не идут — и на это уходит много времени.

Как какие-то первобытные люди, папа, мама и Илья двигаются по степи и рвут, рвут, рвут этот ковыль. Когда набирается целый сноп, аккуратно кладут на землю. Начинают новый. Через несколько дней правая рука становится гладкой, отполированной — шершавые нити срезают мозоли.

Собранный ковыль раскладывают на полках в сарае. Чем меньше света, тем лучше — от солнца ковыль желтеет, а в темноте сохраняет приятный матово-зеленый цвет.

Полки специальные — широкие, со щелями, чтобы была вентиляция. Траве — хотя ковыль сложно называть травой, такой он жесткий, действительно, больше напоминающий проволоку или тугую веревку — надо подсохнуть, но не сильно. Пересохнет и станет ломаться во время вязки кистей.

Вяжет папа. У него есть широкий монтажный ремень, к которому прикреплен тросик с дощечкой-стременем на конце. Папа берет порцию очищенного Ильей или сестрой ковыля, стучит беловатыми основаниями по доске, выравнивает. Потом оборачивает тросик недалеко от верхушек, тянет ногу в стремени, сдавливает травины- проволочки. И связывает бечевкой. Следом выворачивает ковыль — вот здесь нужно, чтобы он не ломался — получается шишка с отверстием по центру. Это напоминает женскую прическу. В отверстие перед побелкой вставят черенок.

Вокруг шишки ковыль вновь захлестывает тросик. Папа тянет ногу — образуется углубление для бечевки. Крепкие узлы, тросик ослабляется, кисть почти готова. Нужно топором выровнять конец — лучше с одного раза, чтобы получилось без ступенек. Ведь при побелке ковыль должен ползти по стене или потолку ровно, иначе получатся разводы, мадежи.

Теперь кистей заготавливают не очень много — спрос не тот, что в советское время. Но все равно находятся, не переводятся, слава богу, те, кто предпочитает белить ими, а не при помощи всяких пульверизаторов и валиков...

Наверное, из-за жары рвать ковыль в этом году было особенно тяжело. А может, из-за настроения. Обливаешься едким потом, отмахиваешься головой, как лошадь, от слепней, мошки, срываешь пучок за пучком, и после пяти­шести говоришь себе мысленно: «Сто рублей». И что эти сто рублей?.. Да ведь сколько еще работы впереди, сколько километров на полуживой Филке до рынка, и там — то ли купят, то ли не купят. Им чаще всего везет, а ведь можно и бензин не окупить.

Возвращались домой выжатыми, измочаленными. Из последних сил раскладывали ковыль, запихивали в себя еду, кое-как умывались и падали на кровати. Ночью на улице свежело, и жара лезла в дома. В них становилось невыносимо даже несмотря на открытые окна.

Пальцы правой руки сгибались с болью, какими-то щелчками, спину ломило, в голове гудело. А утром нужно снова садиться в машину и ехать. А как иначе? Никто и эти несчастные сто рублей не возьмет и не принесет.

Как бы ни уставали, на обратном пути с ковыля по нескольку раз останавливались в лесу. Смотрели грибы. Не просто из любопытства или чтоб набрать себе на жареху или в суп. Грибы тоже были существенной долей заработка. Если урождались.