Дед был крепким, и папа рядом с ним выглядел как подросток. Когда дед умер, папа стал крепче, но уже не таким, каким был дед. А Илья... Вот ему двадцать лет, два года он большую часть времени живет отдельно от родителей, но по-настоящему от них не отлепился. Ждет помощи, а главное всегда держит в голове, что может к ним вернуться. При необходимости.
Да, это все-таки детскость — мысли бросить универ. Вернее, такие разговоры. И Илье стало стыдно перед Валей. Надо сказать ей, что это фигня, что просто от усталости наговорил. И если уж бросать, то без разговоров, без нытья. Взять и бросить, взять и вернуться сюда. И жить как взрослый.
Недавно он послушал в интернете лекцию одного психолога про сепарацию от родителей. В лекции было все ясно и понятно, а главное правильно, здраво. После восемнадцати лет, говорил психолог, необходимо отпочковаться, не теряя при этом связей с семьей, начать жить независимо. Там было про эмоциональную независимость, ценностную, функциональную, материальную. Три первые у Ильи вроде бы есть. Или вполне могут быть. А вот с четвертой. Четвертой нет и не предвидится.
Часто слышал такое: я в твои годы учился и работал. Не ему это говорили, но все равно. Он пытался и учиться, и работать. Не получалось. Не хватало сил и энергии. Да и денег такая полуработа почти не приносила. Копейки, на которые даже не прокормишься. И ни у кого из знакомых Ильи тоже не получалось. Всем помогали родители. Не помогали даже, а содержали. Бюджетники получали стипендию две с небольшим тысячи. Из них за место в общаге платят двести пятьдесят, за льготный проездной — пятьсот. Что там остается? И дошиком не прокормишься.
Но надо, надо взять и отделиться. Отсепарироваться, хе-хе. Нет, серьезно, надо найти вариант. Найти какой- нибудь вариант.
Наверное, ночь так действовала — казалось, что этот вариант где-то близко, он почти нащупал его, сейчас вытянет, как билет с легкими вопросами. Ходил по комнате, включал свет, выключал, ложился, вставал. Голова все сильнее пухла, мозг, он физически чувствовал, шевелится, гудит и потрескивает, как компьютер при перегрузке.
Оглядывал комнату, в которой вырос. Полка, где все еще стояли те книги, что любил читать ребенком и подростком: «Остров сокровищ», «Сорок изыскателей», «Пятнадцатилетний капитан», «Пик». «Пик» — про паренька по имени Пик, который вместе с отцом восходит на Эверест. Хорошая книга. Илья прочитал ее в десятом классе, почти взрослым, но.
— Взрослым, — поморщился; какой он взрослый, не взрослый никакой.
Надо убрать книги, освободить место. И снять постеры со стен. В холодное время здесь живет бабушка, ей мало приятного смотреть на Федука, Уэста, Оксимирона. И сам он давно их не слушает. Вообще почти ничего не слушает.
И папа тоже. В машине надо просить, чтоб включил радио или чудом не сломавшийся сидюшник. А в шкафу у Ильи стоит коробка с папиными кассетами и дисками. Многие песни оттуда он помнит лучше, чем рэп. Может, потому что слушал их в детстве.
Поднялся, открыл шкаф, выдвинул коробку. Слева стопочка пластинок в конвертах с истертыми и местами порванными краями, справа стопки кассет и си-ди; пластиковые футляры мутные, липковатые от старости. Стал перебирать кассеты. Одни были со студийным оформлением, на других от руки указано, что за альбом, группа.
«Кино» — «Группа крови», «Алиса» — «Блок ада», «Аквариум» — «День серебра», «Калинов мост» — «Выворотень», «Звуки Му» — «Простые вещи». Илья открыл футлярчик «Простых вещей»; раздался хруст — створки будто приросли одна к другой — и потом скрип. Как дверь в заброшенном доме. Кассета выпала на ладонь. Внутри бумажки — «подкассетника», вспомнилось слово — папиным почерком был перечень песен. Первая песня — «Серый голубь». И она сразу зазвучала в голове:
Я ем на помойках, я пью из луж.
Дождь меня мочит, дождь мне как душ.
И со-о-олнце...
Едут машины и давят меня.
Но вместо асфальта мне снится земля И со-о-олнце...
Папа часто напевал эту песню. Занимался делами по хозяйству и гудел: «Я самый плохой, я хуже тебя... зато я умею летать.» Мама улыбалась, слыша этот гудеж, а бабушка злилась и вообще, когда папа включал свою музыку, требовала: «Сделай тише по крайней мере! Гадость какая. Когда-нибудь сожгу это все».
Папа несколько раз рассказывал, как в пятнадцать лет гонял на концерт группы «Зоопарк». Узнал случайно — тогда интернета и в помине не было — от вернувшегося из поездки одноклассника Лехи, что в столице соседней республики будет выступать «Зоопарк». А это почти пятьсот километров от их Кобальтогорска. Стал просить родителей, чтоб отпустили, дали денег на билеты. Родители не разрешили, хотя были каникулы. Бабушка, скорее всего, дед-то был добрей. И папа убежал. Взял скопленные рубли и поехал. «На попутках», — говорил как-то мечтательно. Илья уточнял: «Это автостопом?» — «Да. Правда, мы тогда этого слова не знали. На попутках. Один раз вот так вот сорвался. Получил, конечно, по мозгам, но.» Папа вздыхал, и ясно становилось, что эта поездка наверняка лучшее, что случилось в его жизни.