Зона любви

- Я была дома. Подруга не знала…

- Как это?

- Ты понимаешь… мы утром делаем специальные упражнения. Тренинг такой.

- По системе Станиславского? - вставился я.

Моя ирония осталась без внимания.

- Ну, это долго объяснять… Поэтому я закрылась в комнате, чтобы сосредоточиться, а подруга подумала, что меня нет.

- Она что - не могла постучать тебе?

- Не знаю… неважно… Я ее еще накануне предупредила - меня ни для кого нет. Я занимаюсь…

Так подумала, что тебя нет или была предупреждена?

Врала она неохотно. И неумело. Ей это было в тягость. Ей это, в конце концов, не шло! Она будто разыгрывала когда-то и кем-то установленные правила игры. Врать необходимо, особенно мужикам. Сами-то они, каковы! Может быть, в детстве на Корсике, в каком-нибудь дворе, может подруги из общаги преподали ей этот урок… Но почему же так бездарно ты врешь, выдающаяся актриса?!

Ведь скажи она, что да, я была у него… засиделись до полуночи… разговоры, то, се… Метро закрыто. Мать мне постелила в своей комнате…

Я бы волей-неволей это съел. (Правда, не уверен, - поверил бы?)

А тут какие-то идиотские тренинги! По утрам! Она точно спятила…

Крепко же в нее вцепился этот канадско-колорадский жук!

Я замолчал. Говорить уже было нечего. Уличать во лжи ее я не мог. Было в этом что-то недостойное наших отношений. Я надеялся, что она сама мне всё расскажет - потом, когда страсти улягутся…

Через несколько дней, я увидел его фотографию. Сама же и показала… Меня поразила схожесть их лиц. Внутреннее, едва уловимое, сходство. Они были пара.

А дальше… Накануне его отъезда, я почти успокоился… Я был уверен, она вновь поедет к нему. Ловить? Вызванивать? Дергаться? Я не хотел никаких разоблачений.

Но и усидеть на месте не смог.

Меня сорвало со всех болтов и понесло на родину. В кромешную тьму, на родное пепелище…

Был у меня старинный приятель, к которому можно было забуриться без проблем. Я набрал много водки и насиловал его своей драматургией часов двадцать кряду. Слушатель он был идеальный - вдумчиво сопереживал, внимая моим страстным речам с большим интересом, пока не уснул, утомленный повторами.

Я говорил в полупьяном бреду в пустоту…

- Я устал… я устал, Шурик! Я устал от себя… Я - в тюрьме… зона строгого режима! Я всё время, каждое мгновение пытаюсь понять ее… эту странную даму. Жизнь! Я хитрю, притворяюсь… или не хитрю, и не притворяюсь - всё одно. Она не подпускает к себе! Я для нее иностранец, заезжий музыкант… порождение Франкенштейна! Я - какая-то чудовищная ошибка… Мне больно, Шурик - я ж живой! Меня мотает по одному и тому же замкнутому кругу всю жизнь, и вырваться нет сил из него… я болен! Я поражен неизвестным вирусом. Я хочу другой любви! Ты не знаешь, как я бываю заботлив и нежен. Она говорила: «Лучше мужчин у меня не было». Это вырвалось у нее само, с такой искренностью, так неожиданно… а потом, будто кто-то щелкнул невидимым выключателем… и всё!! Свет погас! Я понял - всё! Снова зона, ад! Ничего уже не исправишь…

Вернувшись домой, полумертвый, опустошенный, (чего я, собственно, и добивался) - упал в черноту. Разбудил меня, ее звонок.

- Юра, ты пьешь?

- Пью.

- Зачем ты так! Если ты будешь меня так ревновать - тебя не хватит.

- Он уехал?

- Уехал.

- Я тоже уеду… В деревню. Мне надо.

- Хорошо… Береги себя, милый.

- Я не на войну собрался.

18.

Ты больше не выносишь,

барскую свою судьбу?

Полюби ее, выбора тебе не дано.

И я замолчал. Уже навсегда.

Я окунулся в привычное состояние - одиночества. Да и покидало ли оно меня? К нему примешивалось устойчивое ощущение беды. Оно уже бродило где-то рядом, манило к себе…

Психологический театр не умер, господа концептуалисты. Во всяком случае, на моей сцене.

Я понимал - не получается у меня… не складывается. Не могу я жить по нормальному, по-людски… (Хотя в таких делах разве бывает по нормальному?) Своего тайного врага, сидящего во мне, я давно обнаружил и изучил. Но разделаться не смог. Он был моей сутью. И суть та была довольно паршивой: самолюбивой, тяжелой и скучной. Ничего не оставалось делать, - лишь принять это, как факт.

И еще я догадывался: этот театр жизни мне не осилить. Играть я не умел и не хотел. Поэтому жизнь отторгала меня, как инородное тело. Революционеры, подобные мне, если и вписываются в ее непростую структуру, то всегда трагически.

Настоящая любовь, как революция, - всегда заканчивается на эшафоте. Иначе, чего она будет стоить? Слабое утешение, если учесть, что любовь та - болезнь…

Одно беспокоило: повторы. Это что - пожизненно?!

И еще я много чего понял, (в деревне, у озера, вечного, как сама жизнь) отвлеченно понял, глубоко, приняв все: «как есть, так и есть».

Да, не вписываюсь я в поворот. Заносит. Уж простите… Не местные мы. И копеечки ваши нам ни к чему!