Зона ужаса (сборник)

Некстати вспомнил родителей… Как и миллионы других, батя тоже сгинул на какой-то дороге, откликнувшись на зов Войны. Ему терять, как он считал, было уже нечего – мамке повезло оказаться в числе тех, кого накрыло первой волной, в центре, а я уже был взрослый и жил отдельно, с Янкой. Влившись в какой-то стихийный, вооруженный дрекольем отряд, отец отправился в поход, как он сказал, «на запад», – и ушел навсегда. Когда-нибудь так же уйду и я. Пойду куда глаза глядят, чтобы уже не вернуться. Вопрос лишь в том, будет ли кому продолжить мой путь.

И надо ли его вообще продолжать?..

Штырь приметил у обочины пару зеленоватых стеблей, наклонился, сорвал и отправил в рот. Потом посмотрел на меня снизу вверх. Сказал:

– Асфальт теплый. А солнца нет.

– Губерские?..

– Кто ж еще.

– Значит, выезжали.

– Только до моста не доехали.

Авто на ходу остались только у Губера и его нелюдей. Равно как и топливо, и оружие – ушлые ребята подсуетились, сгребли все, что можно (и что нельзя – тоже заграбастали, кто бы им рискнул помешать?), пока остальные, вроде меня и Янки, пытались просто выжить. В открытом бою шансов одолеть их не было – чего стоят ножи, топоры и самодельные луки против ружей и пистолетов? Поэтому, когда губерские выезжали за мост, мои охотники сами становились легкой добычей. За одну только зиму мы потеряли пятерых, и лишь один из них умер от болезни и холода, прочих забрали губерские. Вот и сидел наш отряд за насыпью у поворота уже неделю. Ждали своего, быть может последнего, шанса в засаде.

– Что могло их остановить?

– Не знаю. Соляра кончилась, поломалось что?.. Идем, поищем следы.

Я вытер вспотевшую ладонь о штаны и достал нож. Глянул в сторону бетонки, потом назад, оценил расстояние в обе стороны. Если вдруг Губер с бригадой заявится, придется рвать когти обратно, за периметр. Они, конечно, могут продолжить гонку и за мостом, но там все-таки ландшафт другой, местность холмистая, деревья повалены. Много укрытий. А главное: в укрытиях – наши. Здесь же как на ладони, и если мы со Штырем видим отсюда стены губерского имения, то, понятное дело, оттуда нас тоже можно приметить.

– Что-то мне уже не кажется удачной твоя затея пойти сюда на разведку…

– Тише. Слышишь?

– Да.

Я боялся услышать звук ревущих моторов, но вместо этого до ушей донесся… плач? Точно, плач. Или даже скорее – тихое поскуливание. Этот тоненький вой можно было бы принять за злые шутки гулящего ветра, если б нас не укрывал от него подъем к переправе. Если бы в этих краях еще жил ветер. И если бы вой не прерывался время от времени жалобными всхлипами.

Женский голос… Даже детский. Сухие щелчки врезали изнутри по вискам колокольным набатом. Откуда эти стоны? Я глянул на Штыря – смешно, я и забыл, что он умеет шевелить ушами. В детстве это было просто забавой, едва ли не зависть вызывало. Но сейчас, когда он вслушивался, склонив лысую голову набок, и кромка уха извивалась дождевым червяком, это выглядело пугающе, придавая и без того не сильно приятному облику старого знакомого совсем уж нечеловеческий, упыриный вид.

– Там, – кивнул Штырь в сторону, где останки авто громоздились небольшим погребальным холмом.

За свалкой в земле обнаружилась глубокая воронка – след от снаряда. На другой стороне стоял джип, покрытый толстым слоем пыли, измятый, но в остальном практически не тронутый, если не считать битых стекол и фар. На дне ямы тихонько плакала лишенная ног девочка.

На вид ей было лет десять – двенадцать. Кожа настолько бледная, что, казалось, почти светится под коркой из грязи. Драное бесцветное платье с едва заметным узором – издалека цветочки да листики походили на ползающих по телу ребенка пауков. Она лежала на спине, раскинув ослабшие ручки и стянутые у ран тряпичными жгутами культи, словно распятая. И, хотя лицо ее было обращено к нам, девочка ни меня, ни Штыря не видела. Не могла видеть: тот, кто бросил ее в эту дыру, не только отрезал несчастной ноги, но и выколол глаза. На их месте зияли дыры, а по щекам девочки струились кровавые слезы.

– Миша, – прохрипел Штырь, не отрывая взгляда от измученной калеки. – Ты сейчас думаешь о том же, о чем и я, да?

«Я бы начал с женщин и детей».

– Что? Ваня, стоп. Стоп, не надо, Ваня, – только и мог пролепетать я. – Это же ребенок.

– Мясо есть мясо, – сглотнув слюну, ответил мне голосом бывшего друга Царь Голод.