Зов ястреба

Открыв связь в ответ, я почувствовала, как его разум мягко толкнулся в мой и вздрогнула.

«Хальсон».

«Стром».

«Не бойся».

«Я и не боюсь», – хотела сказать я в ответ, и в тот же миг почувствовала, что боюсь ужасно, до дрожи в коленях.

Мы ступили под высокую арку, увитую цветами и фруктами – рви и ешь, но никто их не трогал – и влились в толпу гостей.

Кого здесь только ни было. Охотники и ястребы, одетые в чёрное, белое и алое. Моим собственным элементом были алые ленты в волосах. Кьерки настоял на них, но самой мне казалось, что они всё только портят.

Кропари и механикеры – в камзолах, расшитых серебром по серому и золотом – по коричневому.

Кое-где – вкрапления синего, обозначавшего родство с Химмельнами. Зелёные, салатовые, лиловые, изумрудные одеяния благородных диннов, бордовые, оранжевые и бурые – богатых купцов, розовые и голубые платья дебютанток, бежевые балахоны храмовых служителей – даже самые высокопоставленные из них одевались просто и не украшали себя ничем даже по случаю бала.

Всевозможные оттенки, узоры, украшения; блеск камней, шелест чехлов и кружева, шуршание подолов, стук каблуков… Я помнила значение каждого цвета, контура, знака, повязки на рукаве – и постепенно мне становилось спокойнее.

«Молодец».

Я почти забыла, что Эрик Стром продолжал гостить в моей голове.

«Ты в порядке. Справишься. Я ухожу. Будь готова. Слушай. Могу вернуться».

«Подождите!»

Но его разум выскользнул из моего, и мне тут же стало холодно и неуютно – хотя, быть может, дело было в снеге, начавшем густо сыпаться на мои обнаженные плечи.

Увидев кружение белых снежинок я поняла, что умудрилась почти отвыкнуть от снега. Здесь он не был смертоносным врагом, саваном, готовым укутать любого, кто окажется слишком беспечен – нет, в дворцовом парке он был развлечением, элементом оформления, изготовленным препараторами по случаю Летнего бала, чтобы показать, что власти Химмельнов подчинялась сама природа. Гости восхищённо ахали, тянулись руки к кружению снежинок, смеялись. Белые звёздочки зажигались и гасли в их волосах.

Мы прошли в следующую арку, и я вздрогнула – теперь над нами нависали выстроившиеся вдоль аллеи чудовищные скульптуры, собранные из частей снитиров. Кощунственно – и завораживающе. Цепкие взгляды хааров, вялое шевеление ревкиных лап, изящный изгиб хвоста вурра…

Отвратительно – и прекрасно.

– Работы Горре, – сказал Эрик Стром. – Ты его ещё увидишь. Его творчество ценят многие при дворе… Поэтому на балах он обычный гость.

– Он механикер?

– Нет. Охотник. Начинал с картин с видами Стужи, потом перешёл на скульптуры… Дерево, мрамор, гипс. Он получил специальное разрешение Химмельнов на работу с плотью.

Я вдруг почувствовала новый толчок в свой разум и послушно открыла связь.

«Ему хотели также дать право не выходить в Стужу. Ценность для культуры. Не вышло».

Снова – разъединение, и моя голова слегка закружилась. Показывать этого не следовало – я была польщена тем, что Стром поделился со мной секретом.

Я подумала, что, может, этим он старается сгладить впечатление от вчерашнего разговора.

– Очень, – я помедлила, – интересные работы.

– Да? По-моему, они просто ужасны. Но не могу сказать, что я разбираюсь в искусстве.

Мы прошли мимо стражей, один из которых кивнул Строму, как старому знакомому, а по мне равнодушно скользнул взглядом, и свернули на одну из боковых дорожек. Теперь мы оказались посреди чёрно-бело-красной толпы; я различила несколько смутно знакомых лиц. На миг мелькнул – и тут же пропал – Маркус. Он успел помахать мне, и лицо его просветлело. Видимо, оба мы подумали, что позориться с первым танцем куда спокойнее будет в компании друг друга. Я и не думала, что его рейтинг так высок – неспроста же он единственный, кроме меня, из птенцов Гнезда очутился здесь.

На миг мне стало досадно от того, что для всех здесь я – прежде всего охотница Строма. Никому неинтересно, какого рейтинга достигла я сама – впрочем, я и сама не знала, сумела бы подняться так высоко, не став его охотницей.

Кьерки среди собравшихся не было, и на миг я ощутила угрызения совести. Узнав о постигшей меня беде, он не только ни разу не помянул отданный мне билет, но ещё и позаботился о выборе платья, в столовой только что с ложки меня не кормил… А ведь он, должно быть, долго набирался смелости, чтобы пригласить на бал Томмали.

С другой стороны, она бы наверняка отказалась, а значит, возможно, я избавила его от разочарования. Что приятнее – лишиться надежды, но получить право идти дальше, или пребывать в сладких иллюзиях? Я подозревала, что мы с Кьерки по-разному ответили бы на этот вопрос… Но ведь, думая о чьём-то благе, стоит учитывать его желания?

Злосчастный Унельм был где-то здесь же – на одной из боковых дорожек, в компании механикеров и кропарей…

Во всяком случае, Кьерки утверждал, что его точно пустят и всё пройдёт гладко, несмотря на то, что в соответствии с пропуском он «сопровождал» мужчину.

«Мы так не раз делали, главное, чтобы кропарь на входе пропустил, а дальше как по маслу».