Зов ястреба

– Не знаю никого, кого я не выбивала бы из колеи, – сказала Омилия и вдруг почувствовала, что слёзы готовы вот-вот навернуться на глаза. – Теперь ты видишь: мне действительно стоит уйти. Ошибкой было прийти сюда.

– А я так не думаю, – сказал он, снова поднимая на неё взгляд. – Зачем ты так?

– То есть, «зачем»? Всё это не игра, Унельм Гарт. Я подвергла тебя опасности, придя сюда, – и, если хочешь знать, теперь мне стыдно. Если родители узнают, что мы с тобой встретились, как думаешь, что они сделают?

– Буду надеяться, что ты защитишь меня своей наследной волей, пресветлая…

– Не надо называть меня «пресветлая», – отрезала Омилия, чувствуя, как краска заливает щёки.

– Или что? Велишь бросить меня в крепость?

– Может, и так.

– Тогда, пожалуй, наша дружба и вправду подвергает меня изрядной опасности, – Унельм сощурился, раздумывая. – Но я, пожалуй, рискну.

– Да не может быть никакой дружбы! Мне следовало сразу об этом подумать. Просто я… Я…

– …не думала, что увидев меня, захочешь, чтобы это повторилось снова.

– С чего ты взял?

– Потому что это то, что я чувствую. И я уверен, что ты чувствуешь то же самое. – Он говорил твёрдо и просто, и отчего-то Омилии стало вдруг очень спокойно, как будто от одного этого тона все проблемы могли бы каким-то чудесным образом разрешиться.

– Неважно, что я чувствую. Важно, что я сделала глупость, из которой не выйдет ничего хорошего… Если, конечно, ты не планируешь раскрыть десятки зловещих преступлений, и стать сыщиком настолько знаменитым, что двери дворцового парка будут открыты для тебя в любое время дня…

– Звучит, как план. Я подумаю над этим, спасибо за идею… Омилия.

– Не называй меня «Омилией»… Пожалуйста, – добавила она, и слово это было непривычным, незнакомым. Произносить его оказалось неожиданно приятно.

– Я в тупике. Как же тогда мне тебя называть? Раз нельзя ни «Омилией», ни «пресветлой».

Она подумала.

– Может, «Мил»? Меня так называет только брат.

– Вы с ним дружны?

– Насколько можно дружить с кем-то во дворце, – хмыкнула Омилия, – но да. Мы дружны.

– Тогда – я рад буду называть тебя так… Мил. – Из его уст это звучало как-то иначе, не так, как от Биркера, и Омилия вздрогнула – сама не зная отчего.

– Все равно всё это бессмысленно, – уныло сказала она. – Мне было непросто выбраться… Я не знаю, когда смогу сделать это снова. И скоро мне нужно будет идти. Если меня хватятся, мне страшно представить, какой будет скандал.

– Понимаю. Даже мои родители скандалили, если не обнаруживали меня дома под утро – а ведь от меня никогда не зависел целый континент.

В дверь резко постучали – один, два, три раза – и они оба вздрогнули.

– Это Ведела. Я попросила её постучать трижды. Значит, нам пора прощаться, Унельм Гарт.

– Может встречную просьбу, Мил? Зови меня Ульмом или Унельмом, если хочешь. Договорились?

Она кивнула:

– Хорошо. Прощай, Унельм.

– Я предпочитаю «до свидания». – Он вдруг шагнул вперёд, взял её за руку – не предупредив, не спросив разрешения – и прижал к губам. Кожу на запястье будто обожгло – и Омилии захотелось одновременно, чтобы он отпустил её и ушёл как можно скорее – и чтобы поцеловал опять.

– Полагаю, как-то так положено прощаться с наследницей? – спросил он, улыбаясь и наконец отпуская её руку. – Скажи, мы увидимся снова?

– Я не знаю. Я не думаю, что…

– Ну, скажи. Скажи, что мы увидимся снова, Мил. – Он укоризненно покачал головой. – Я думал, Химмельны пекутся о счастье каждого поданного. Ты бы осчастливила меня такой малостью… А ждать я буду, сколько потребуется, честное слово.

В дверь снова постучали.

– Может, я и не знаменит прямо сейчас, – Унельм заговорил быстрее, не сводя с неё взгляда, – но я поработаю над этим, вот увидишь.

– Я просто пошутила…

– Зато я не шучу. Мы увидимся ещё, Мил?

– Да, да, – прошептала она, вдруг, неожиданно для самой себя, сжимая его руку. – Мы увидимся. А теперь дай пройти.

Он отступил безропотно. Его глаза блестели, и улыбался он до ушей.

– Тогда до встречи, Мил.

– До встречи, Ульм. – Она вспомнила, что всё ещё держит в руке шкатулку. Унельм заметил её жест:

– Оставь себе, это ведь подарок. В следующий раз я принесу чего-нибудь ещё, чего ты не пробовала.

В дверь постучали ещё раз, сильнее. Судя по всему, Ведела была в панике – ещё чуть-чуть, и, вопреки приказу Омилии, решится войти.

– До встречи, – повторила Омилия, пьянея от сладкого ужаса, его торжествующей улыбки, этих слов, собственной смелости.

Ей казалось, что взгляд Унельма Гарта обжигает ей затылок даже тогда, когда дверь комнаты за ней захлопнулась.

* * *

За всю дорогу обратно во дворец Ведела не сказала ей ни слова, но осуждение в её взгляде было куда красноречивее.

Устыдиться не получалось.

Омилия думала об Унельме Гарте и его словах по дороге к замку, засыпая и сразу по пробуждении, за завтраком и в библиотеке – и даже невинно глядя прямо в глаза матери.

«Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? Вид у тебя усталый. Ты уверена, что не стоит нанести пыль на кожу перед тем, как идти на прогулку?»

Отвечая заученными, старыми фразами, Омилия с отстранённым удивлением отмечала, что всё это не трогает её, как прежде.