Варвара обернулась к ней и увидела, что Ведь-ава вновь стала птицей.
— Научи, — теперь уже громко сказала Варвара, но Дева воды больно ущипнула её клювом.
Варвара посмотрела по сторонам, заметила идущего вдалеке Василия и немедленно превратилась в зимородка.
Зимородки поднялись выше самой большой башни Бельского городка и полетели на восток. Они уже пропорхали половину пути до Тамбова, когда Василий нашёл Дениса, по-прежнему сидящего рядом с погибшим жеребцом[1].
— Обоз недалеко. Сможешь встать, Дениска? — спросил Поротая Ноздря.
— Нога болит. Голова кругом идёт.
— А как ты хотел? Весь же ж изранен. Такую беду крови потерял! У меня и рана-то всего одна, а всё равно переймы схватывают[2]. С устатку, видать. Привержилось мне, что голая девка нагнулась над тобой и ногу тебе трёт. Светленькая такая, как твоя супружница. Протёр я глаза, а девки-то уже ж и нет. Во! А ты говоришь «голова кружится»! Изутра полечимся. У тебя жена ведь знахарка?
— Знахарка, — кивнул Денис. — Или ты запамятовал, как она кузнеца в Тонбове врачевала? Вмистях с ещё одной ворожеёй.
— Вооот! Залечит она твои раны, а там и к Боборыкину пойдёшь.
— Не сумею. У меня, похоже, нога сломана. Долго не смогу ходить.
— Отнесём тебя, потому как дело неотложное. Отчитываться будешь, как съездил в Новгород. Расскажешь Роману Фёдоровичу, как ты умудрился шестерых свейских тягунов зарубить.
— Я и ныне двух татар убил.
— Бестужеву это ведомо. Доложили уже ж ему. Лишняя копеечка в твою калиту. В Тонбове покажешь дьякам раны, рубцы да лощевины на теле. Потом челобитную писать будешь.
— Какую ещё челобитную? Зачем?
— Всё тебе расскажи, — заговорщически подмигнул ему Василий.
Поротая Ноздря помахал ещё одному стрельцу. Они вдвоём подняли Дениса и помогли ему допрыгать на одной ноге до телеги.
— Ну вот! — облегчённо выдохнул Василий. — Доедешь потихоньку до Тонбова, а я на коне поскачу.
Скучая в подводе обоза для раненых, Денис всматривался в окружающее пространство. Края дороги поросли чертополохом, осотом и репейником. За ними простиралась степь, накрытая одеялом отцветающего ковыля. Иногда в нём удавалось рассмотреть неспешно идущую дрофу или настороженно стоящего сурка. Ближе к Тамбову начались пшеничные и ржаные поля, над которыми парили ястребы, высматривающие мышей, перепелов и куропаток.
Когда Дениса внесли в караульную избу, Варвара давно уже была там. Она постелила на пол старую скатерть и сказала стрельцам:
— Раздевайте супруга. Буду его врачевать.
Он с трудом сдерживал стон, когда с него снимали кафтан, зипун, рубаху и сапог со здоровой ноги.
Как только стрельцы ушли, с балки под крышей слетел зимородок, сел на земляной пол и обернулся девицей. Ведь-ава наклонилась над Денисом.
— Сильно болит нога?
— Еле терплю, — сквозь зубы процедил он.
Дева воды провела ладонью по его голени.
Варвара затрясла головой.
Вдвоём они подогрели воду в печи, отмыли Дениса от крови и грязи. Достаточно было одного взгляда Ведь-авы, чтобы и пол, и скатерть мгновенно высохли.
Та опять засомневалась, получится ли. Получилось!
Раны у Дениса затянулись, он встал… и тут же съёжился, застеснявшись Ведь-аву. Та, чтобы его не смущать, обернулась птичкой и улетела из караульной избы через волоковое окно.
Посмотрев вслед зимородку, Денис в изнеможении упал на полати. Варвара разделась, легла рядом с ним — и сразу же оба супруга провалились в чёрный слепой сон.
Пробудились они тоже одновременно, как по команде.
— Толганя, смотри-кась, нога цела! — удивлённо сказал Денис. — Не болит совсем. Словно и не ходил я к Бельскому городку. Будто и не бился с татарами.
Варвара внимательно осмотрела его.
— Как же не бился, Денясь? Ран у тебя прибавилось. Ты же двух татар зарубил. Так Васька сказал…
— Раны-то затянулись уже. Сколько ж я пролежал в беспамятстве? Неделю?
— Всего ночь. Просто врачевал тебя лучший в мире содай. Неужто забыл?
— Ведь-ава… — напряг память Денис. — Да, она. Взапрок ведь врачевала. Какая ж она красовитая! Без одёжи-то… Или мне это приснилось?
— Не приснилось, — немного обиженно сказала Варвара. — Но я тоже тебя лечила.