Зов Оз-моры

Необъяснимый страх охватил Варвару. Она оглянулась назад, однако не увидела там ничего пугающего. Бывшие её односельчане спокойно шли по луговой дороге к мельничному омуту, вот и всё.

Она ещё раз принюхалась к идущему из кадила дыму. «Ну, конечно же! — с облегчением вспомнила она. — Так пахнут водяные лилии. Не на поверхности ли золотого сюльгама я видела этого святого отца? Да-да, именно там!»

— Как зовут попа? — спросила она Офтая.

— Отец Афанасий, азорава наша, — ответил тот.

Варвара приложилась губами к костлявой руке священника, ледяной после купания в омуте.

— Спой, Толганя! — закричали в один голос жители Вирь-ати. — Спой вместе со святым отцом. Никто об этом не узнает. Все будут молчать как рыбы. Кто проболтается, того Ведь-ава покарает.

— Поп будет петь озксы? — усмехнулась Варвара.

— Будет. И ты, азорава Толганя, вместе с ним. Спой, а то боги нас забудут, без урожая оставят. Нас без еды, а тебя без оброка.

Угрожающе жужжа, крестьяне обступили помещицу.

— Спой, азорава наша! Спой, Толганя!

— А где ж Нуянза? — спросила она.

— Да вот же! — ответил Офтай, указал на одну из дубовых колод, на которые предстояло положить нижний венец храма.

Варвара недоумённо посмотрела на инь-атю.

Хищно усмехнувшись, Офтай отодвинул колоду ногой. Под ней была выкопана ямка, в которой виднелась женская голова.

— Да вот же она! — повторил вслед за инь-атей отец Афанасий и запел:

Кие керось васенце каль,

Кие лазось васенце шяв,

Ся максось вал ломанень вайме,

Ся озафтось ломанень пря

[4].

Варвара потрясённо молчала.

— Мы принесли Нуянзу в жертву Пресвятой Богородице, — пояснил Офтай. — Так пуромкс решил. И деве Марии хорошо, и тебе приятно.

— Мне? Приятно? — изумлённо подняла брови Варвара.

— Как же? Нам всё ведомо, — ответил отец Афанасий. — Нуянза ведь тебя била. У тебя был выкидыш из-за неё. Мы отплатили ей сторицей за твои мучения. Надели на неё одеяния невесты и четвертовали. Затем положили по куску в основание храма[5]. Под каждый угол будущего сруба. Так боги велели, и так пуромкс решил. Все высказались «за». Никто не воздержался.

Варвара подошла к мельничному омуту и отпрянула: вместо своего отражения она там увидела смеющееся лицо богини воды.

— Пусть будут прочными все четыре угла храма! — торжественно произнёс отец Афанасий. — Повторяй за мной, азорава Толганя!

Ведень кан,

Ведень оцю,

Ведь-ава Мария,

ваномысть[6]…

Варвара вторила ему тихо, вполголоса. Закончив молитву, отец Афанасий пробасил:

— Теперь восхвалим всех богов! Споём Оз-мору! Неужели откажешься вознести хвалу богам вместе с нами, азорава Толганя? Неужели не станешь петь в полную мощь своего чудесного голоса?

По заливному лугу разнеслись тягучие звуки мокшанских волынок и голоса двух певцов — глубокий бас православного октависта и шуване вайгяль мокшанской оз-авы, тембром напоминающее свежий бортевой мёд…

— Всё-таки настояли на своём! — покачала головой Варвара, когда затихли волынки. — Стройте храм, а я хочу подремать. Устала с дороги.

Она села на коня и поскакала в господский дом.

С Денисом она увиделась лишь через неделю, когда тот вернулся из ближнего похода, освободив вместе с другими сынами боярскими захваченный татарами ясырь.

— Видишь, как они меня любят? — сказала Варвара мужу. — Пуромкс отомстил за меня Нуянзе, решил провести озказне в честь Пресвятой Богородицы. Нуянзу четвертовали. Потом положили по куску под кажный угол храма.

— Толга! — поразился Денис. — Ты позволила им убить человека? Как ты могла?

— Они всё решили без меня.

— Ты должна их наказать.

— С чего это? Инжаня ведь приносила людей в жертву.