Зов Оз-моры

— Что ты! Не могу наглядеться… но тут не баня. Телешом грешно тешиться. Вдруг поп Яков узнает?

— Ну, и порядки! — вспылила Варвара. — В бане у вас можно голыми. У всех на виду! А с мужем токмо в срачице.?

Она раздражённо схватила ночную сорочку и начала её комкать.

— Чего уж тут?.. — вздохнул Денис. — Оставайся так. Токмо онучи размотай.

— Онучи? — испугалась Варвара.

— Обмотки на ногах, — пояснил он.

— Пракстат? Для чего размотать?

— Нашего Бога, значит, не боишься, а перед своими чертями трясёшься?

— Не перед ними. Перед тобой. У меня тонкие… катлят…

Она потрогала свои голени.

— Жидкие. Должны быть толстые. Как полено. Тогда красиво.

— Как полено — это, думаешь, красиво?

— Так в Лайме говорили. В моей деревне.

— Я ж не из твоей деревни. Зачем мне лошадь-тяжеловоз? Сними-ка онучи! — настойчиво попросил Денис.

Варвара наклонилась и начала развязывать кожаные шнурки, затем разматывать длинные полосы ткани, окутывающие её голени. Снимала онучи она неспешно, поворачиваясь к мужу то одним боком, то другим — будто нарочно, чтобы раззадорить его.

— Чересчур тонкие, говоришь? — засмеялся Денис, оглядев её изящные ноги. — Это мордва любит голяшки как полено, но я-то не мордвин. Мне и такие сойдут. Воду на тебе возить не собираюсь.

Варвара повеселела, села к мужу на колени и стянула с него рубашку.

— В жопу попа Якова! — произнесла она где-то услышанную фазу.

— Оно и верно: попы и черти одной шерсти, — полушутя ответил Денис. — Но вдруг в Ад попадём? Грех ведь телешом…

— За что в Ад?! — возмутилась Варвара. — За то, что тешимся голышом? Ежели так, ваш Рай пуст. Ни одного вайме[1] там! Что это за Рай такой?

— А в ваш Рай все подряд попадают?

— У нас нет ни Рая, ни Ада. Есть Тона ши[2]. Далеко-далеко. За Равжа ляй… ммм… за Чёрной рекой. Там мой отец. И мать, и сёстры, и соседи… А в тот осень они были тут… среди живых.

Варвара заплакала, вспомнив поездку на отчее пепелище.

— Я совсем одна. Здесь чужие люди. Не могу их понять…

Денис обнял жену и прижал к себе.

— Успокойся. Теперь ты не одна.

— Ты это сказал, Денясь?! — обрадовалась Варвара. — Я тебе мила? Тебя же Быков заставил жениться …

— Многие ли на Руси женятся по доброй воле? Была б у меня зазноба — может, и возненавидел бы тебя. Токмо нет у меня никого.

— Мне милы эти слова, Денис! Ты не врёшь про любовь, как эти стрельцы у Быкова! — она неприязненно сжала губы. — Как шершни вокруг вились. Смотрели, будто на пирожок. Клялись, что любили… а думали сожрать.

— А я ведь мечтал о тебе! Как увидел тебя, так и не мог выбросить из головы. Дюже уж ты славутная! — сказал Денис и начал целовать её плечи и шею.

— Верю тебе, — тихо сказала она.

Варвару оставило стеснение, и она начала по-язычески раскованно ласкать мужа. За год жизни у Быкова она уже свыклась с положением бессловесной прислужницы и перестала надеяться, что время немого одиночества когда-нибудь закончится. Теперь же она отдалась воле ощущений, ещё не совсем веря, что всё это происходит с ней наяву.

— Ты мощный! — шептала она. — Вярде Шкай[3] рубит нас из разных дерев. Тебя из дуба. Ты здоровый дуб, рослый, крепкий!

Денис засмущался, услышав эти слова, но вспомнил, что жена у него нерусская, и вновь осмелел. Он поднял Варвару на руки, положил на брачное ложе, лёг рядом, стал целовать её тугую грудь и гладить тёплые нежные ноги.

Наконец, его пальцы почувствовали желанную влагу.

— Ты такой жилистый, такой горячий! — тихо сказала Варвара. — Таю, как воск…

— Вот и растай. Хочу утонуть в тебе…

— Тоже хочу тебя, очень хочу… — прошептала она. — Но… такой папась! Будь со мной осторожный, нежный!

— Я же не девственник, — успокоил её муж. — Вреда не причиню. Не робей…

Варвара помогла ему войти и тихо, сдавленно застонала.

У Быкова она казалась Денису пресноватой скромницей. Однако сейчас, на брачном ложе, тихоня выпустила на волю всех чертей, которые в ней водились. Она извивалась, как ящерица, исцарапала мужу всю спину, раза три укусила его за плечо…

И вот у Варвары быстро забилось сердце, и её будто бы свели судороги. Затем она обмякла, по всему её телу растеклось блаженство — и вскоре она ощутила в себе тепло семени мужа.

Денис отдышался и поцеловал жену.

— Как же лепо у нас всё вышло! Зря ты страшилась.

Варвара молчала, пытаясь осмыслить испытанные ей ощущения.

— Оцю пара мяльса[4]! — наконец, сказала она. — Не было у меня такого. Не было с Паксяем. Ни разу! Подруги о том гутарили, сёстры гутарили… а я не знала: верить — не верить. Теперь верю! Ты всю меня вспахал и засеял! Может, я делаюсь… пеки…

Она погладила свой живот.

— Зачнёшь? — понял Денис. — Мечтала о ребёнке?

— Ага.

— Выходит, была замужем?

— Выходит… — созналась она. — Два года жили. Два года! Но я так и не… не…

— Не понесла?

— Не я виновата! Не я! Паксяй виноват! Шкай вырубил его из трухлявого пня. Молодой был, а трухлявый. Не хочу помнить!

— Он погиб?

— Да! Татары убили! Видела мёртвого. Не подошла! Над отцом плакала, над матерью, над сёстрами… Над Паксяем не плакала. Плохо я жила у него. Плохо!

— Много бил тебя?

— Не бил. Совсем.

— Правда не любил, значит, — заключил Денис.