Зов Оз-моры (СИ)

– Так ведь и ты ей не живёшь, святой отец! – парировала Машенька. – Вспомни, сколько баранов ты заколол на керемети. И кабы только баранов! Неужто забыл, оз-атя Учват?

Отец Афанасий в ответ издал звук, напоминающий мычание.

– Не забыл, значит! – засмеялась Дева воды. – Чего ж ты теперь кобенишься, не хочешь меня крестить?

В ответ святой отец залепетал смущённо и ласково:

– Явилась ты сюда, бесстыжая, в чём мать родила! Ни полотенца нет, ни рубашки крестильной, ни креста…

Ведь-ава поняла, что он больше не станет отпираться.

– Ну, это ты зря говоришь, Учват! – она раскрыла ладонь и показала крестик. – Вот он, золотенький! А панар мой на кустике. Ужели не видишь?

Отец Афанасий взглянул на заросли краснотала. И правда, на одной из веток висела рубаха из выбеленного льна.

– Так обвенчаешь меня? – в который раз повторила Ведь-ава. – Кстати, эти гуси – мой подарок. Бери их.

– Как?

– Я их успокою и в хлев загоню. Отвезёшь в Нижний, продашь. В накладе не останешься. Храм подновишь, жене шубку и ожерелье купишь… Теперь крести меня! Прямо здесь, в пруду. Чего стоишь, как идолище?

– Сначала гусей загони, потом крещу.

– Нет уж! – твёрдо сказала Ведь-ава. – Не ломайся, как девка, святой отец! Окрести меня. Сейчас же! Я скромна перед тобой, но могу ведь и силу применить.

Отец Афанасий нехотя осветил пруд, велел богине зайти по плечи в воду и трижды окунуться.

«Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Крещается раба Божия Мариам!» – запел он.

Жена услышала его глубокий могучий бас, выглянула в окно и обомлела, увидев мужа и мокрую голую девицу, на шею которой священник надевал золотой крестик.

– Марё! – закричала попадья. – Вот шлёндра! Ещё с Пиняем не обвенчалась, а уже на моего Учвата жадную паду раззявила!

– Уймись, Чиндё! –

прикрикнул на неё отец Афанасий. – Не видишь, я её только что окрестил? Она нам целый двор гусей подарила. За крещение своё да за венчание.

– Она что, некрещёная была? Марё? Мариам? Некрещёная? Так я и поверила тебе, старый потаскун! – сильнее прежнего заголосила его жена, схватила скалку и выскочила в окно.

Добежать до мужа Чиндява не успела. Из залива, словно черви или змеи, выползли связки водорослей и обвили её. Оказавшись в тугом коконе, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

– Что мне теперь делать? Уплыть или гусей в хлев загнать? – спокойно спросила Мариам.

– Загоняй! – ответил отец Афанасий. – Только сначала освободи Чиндё.

– Нет уж! Она наказана, – ответила Дева воды и неспешно пошла во двор, даже не надев панар.

Из-за дома послышались гогот и хлопанье крыльев. Отец Афанасий шепнул на ухо перепуганной жене: «Осторожнее, дура!»

– и начал снимать с неё водоросли.

Вскоре вернулась Мариам.

– Загнала гусей! – отчиталась она, зашла в воду и нырнула. Через миг из Гремячего ручья выпорхнула птичка с изумрудно-зелёными крыльями и полетела к дому Мины.

– Утонула! – заголосила попадья. – Утонула Марё! Ныряй за ней, Учват, вытаскивай!

– Какая ж ты глупая баба, Чиндё! – досадливо покачал головой отец Афанасий. – Неужто не поняла, кто перед тобой стояла? Ведь-ава не может утонуть. Никому ни слова о ней, а то не сдобровать нам!

Он снял с жены водоросли и под руку повёл её в дом. Самостоятельно идти Чиндява не могла: ноги подкашивались, перед глазами плавали чёрные кляксы…

Вскоре в волоковое окно Мининой избы влетел зимородок с золотым крестиком в клюве и обернулся Ведь-авой. Хозяин в этот момент был во дворе, и за столом одиноко сидела Дева леса.