Зверь 44

Второй звоночек прозвенел, когда Сивый добровольно взялся за плащ-палатку. Почему бы и нет? За дровами он не ходил, пусть отрабатывает на мясорубке. Пока Сивый с Кирпичом таскали хануриков, я присмотрел парочку хороших укрытий, похлебал дождевой воды из старого бака. Постучал папиросой по якорю, выгравированному на крышке портсигара, закурил и подумал, что попытки сблизиться с Сивым не прошли даром. Того и гляди разоткровенничается.

Уверенный, чтоу меня всё на мази, я умудрился проигнорировать третий звоночек.

Фара пожаловался, что ханурики попались с пустыми кармашками. Ни одного жетона на шестерых! Ну пустые, и ладно. Я лишь пожал плечами и протянул Фаре недокуренную папиросу. Фара отмахнулся и принялся ныть, что зазря протаскался с букварём, а сегодня на обед Черпак пообещал выдать фруктовые палочки с яблоком и абрикосом, и лучше бы Фара остался на «Звере» – он бы выменял у Черепа лишнюю палочку, а так к нашему возвращению Череп свои палочки точно сожрёт и выменивать будет нечего. Фара не прекращал ныть и выбесил меня. Я бы отвесил ему подзатыльник, да только, выбесившись, наконец очухался и услышал звон всех звоночков разом.

– Кармашки пустые? – спросил я Фару.

– Я же сказал!

– Ну что-то в них лежало?

– Вообще ничего! Я же говорю, странно.

Действительно странно. Обычно в кармашках, если ханурик не обзавёлся жетоном или нарочно от него избавился, лежала всякая мелочь. Зажигалка, спички, нитки с иголкой, да что угодно! А тут пусто. Сразу у шестерых…

Я сорвался с места. Загромыхав шумихой, понёсся по лестнице в подвал. Чуть не сбил Кирпича и Сивого, выносивших последнего ханурика.

– Ты чего? – спросил Сивый.

Мне бы сочинить отмазку, но мозгов на ходу не хватило.

– Да там… – только и сказал я.

Убедившись, что Кирпич с Сивым вышли из дома, бросился к жёлтым. Стал обшаривать одного за другим.

Кармашки у жёлтых тоже пустовали. Ни жетона, ни мелкой ерунды, ничего!

– Вот паскуда…

Окажись Сивый рядом, я бы не сдержался. Полез бы в драку. Но Сивый возился с телегой во дворе, а мне, знаете, просто выть захотелось от злости и обиды. Сивый меня обдурил! Услышал, как Леший говорит про эту мясорубку. Подождал, значит, пока я уйду в рощу за дровами, и помчался сюда, чтобы обокрасть хануриков, не разбирая, жёлтые они или синие. И вот опять же: хочешь помародёрить, надеешься забрать из мундштуков какие-нибудь ценности – ну так забери, а мундштуки оставь в кармашках, и никто ничего не заподозрит! Что он собрался с ними делать?! Зачем вообще рисковал сейчас, когда началось отступление?!

Хитрый гнида. Вызвался таскать хануриков. Какой молодец! Болтал, шутил. Усыплял бдительность. И ведь усыпил! И что теперь? Обыскать Сивого? Поздно. Жетоны он уже заныкал в тайнике. И хорошо бы заныкал поглубже, чтобы ни одна проверка не нашла.

Отдышавшись, я чуточку присмирел. Решил не выдавать себя. Пусть Сивый думает, что я ничего не понял, а если понял, то проглотил.

Пока поднимался из подвала, соображал, как объяснить своё поведение. Выронил коробок со спичками и вернулся подобрать? Ну да, а самокрутку прикуривал пальцем…

Сивый, Кирпич и Фара встретили меня озадаченными взглядами. Я лишь буркнул:

– Обознался.

С вопросами ко мне никто не докапывался, и мы потащили телегу обратно к «Зверю».

В ближайшие дни новых мясорубок не ожидалось, и я чувствовал, что приглядывать за Сивым будет вдвойне сложно.

* * *

Во сне Фара дёргался, как мертвец, которого полили соляркой и подожгли. Ну, знаете, как это бывает. Видели, наверное. Мертвец вспыхнет и поначалу лежит бревном, горит спокойно. Потом вдруг приподнимается. Распахивает глаза, сгибает руки и ноги. Смотрит на тебя вскипающими зрачками и даже чуть приоткрывает рот, будто силится что-то сказать. В итоге застывает и больше не шевелится. Вот так и Фара ночью выгибался у себя на шконке, бормотал, постанывал. Обмякнув, успокаивался. Полежит минутку – и давай дёргаться по новой, словно его во сне поливали соляркой и поджигали раз за разом.

Судя по недовольным мордам, сейчас многие спали плохо. Нервничали и не находили себе места. Переживали из-за того, что «Зверь» вчера окончательно остановился. Маршрут завершился, и Сыч вынужденно заглушил двигатели – включил их только вечером, чтобы подзарядить аккумуляторы прожекторов. Следом притихли печи. Ханурики наполнили вёдра своим прахом – до кастрюль Черпака очередь не дошла, – и больше жечь было некого, хоть сам полезай в печь. Кирпич предложил опять сгонять до какой-нибудь из подмеченных Лешим мясорубок, однако они располагались далековато и соваться к ним без официальной наводки я не рискнул.

Леший продолжал ходить к магистрали и каждый день рассказывал нам об отступающих батальонах, об их истрёпанной технике, а жёлтые почему-то отмалчивались. Синих особо не обстреливали и перевернуть фронт не торопились.