А потом ему приснился еще один странный сон.
Он бежал по зимнему лесу, и лес этот был полон звуков и запахов. Сновали в своих подснежных норках мыши, шурша сухой травой и мелкими ветками. Трещали и постанывали на ветру голые ветви деревьев. Где-то совсем рядом пробежала лисица, а чуть впереди нее – тощий, уже растерявший почти весь летний жирок заяц. В дупле старого дуба шуршали белки – наверное, пересчитывали свои запасы.
Он совсем не чувствовал холода, даже наоборот – быстрый бег разогрел его, и радость от выверенных движений здоровых, крепких мышц разлилась по телу огненным коктейлем. Теплый пар вырывался из ноздрей и таял в морозном воздухе. Он вдруг понял, что снова бежит по лесу в зверином обличье. И обилие запахов, и звуки не имели ничего общего с восприятием человека. Он ощущал свое тело до самых кончиков пальцев, и эти ощущения были очень знакомыми, естественными, но совершенно не человеческими. И почему-то во сне это Бориса совсем не волновало и не тревожило. Ну зверь и зверь. Волк, кажется.
Потом он услышал крик, которого здесь не должно было быть. Не охотничий клич хищника, не плач его испуганной жертвы – нечто иное. Крик человека. Откуда в зимнем лесу человек, да еще и человек, который кричит? И почему этот крик так знаком ему? Волк поднял голову, ловя носом движения воздуха, и одновременно повел ушами, пытаясь определить, откуда раздался этот звук. На нос упали снежинки: испуганные резким звуком птицы взлетели в облачное небо и уронили вниз снег, которым были присыпаны ветки. Волк чихнул и двинулся по направлению звука. Что за человек там кричит? Звук повторился, и волк побежал быстрее. Лапы проваливались в снег, но это не было серьезной помехой. Гораздо интереснее было узнать, что происходит.
Внезапно почти у самой кромки леса он увидел женщину. «Это она кричала», – понял он. Ей явно нужна была помощь. Она ползла на животе по снегу, оставляя за собой кровавые следы. На ее руках и ногах раны явно были нанесены когтями, очень похожими на его собственные. Одежда была в дырах и лохмотьях, голова вся в крови. Она плакала и бормотала что-то неразборчивое даже для него, потом наткнулась на незамеченную ветку, причинившую, судя по всему, ей новую острую боль, и снова закричала. Похоже было, что у нее почти не осталось сил, но она всё равно продолжала ползти вперед, в глубь леса.
Он осторожно приблизился к ней, тихо и аккуратно переступая лапами по снегу, чтобы не испугать ее. Ему нужно было получше осмотреть и обнюхать незнакомку. Она так восхитительно, вкусно пахла кровью, болью и страхом, что он, не сдержавшись, облизнулся. То ли сделал он это слишком громко, то ли жертва просто почувствовала его приближение, но ее взгляд тут же встретился с его взглядом. В женских глазах ему почудилось узнавание, она вскрикнула и поползла еще быстрее, оставляя на снегу еще более густой и горячий след. Похоже, на животе у нее тоже были раны, и от страха или от прикосновений снега, льда и растительности они стали кровоточить еще сильнее.
Он прыгнул.
– Неееет! – закричала она.
Борис проснулся, как водится, внезапно. В голове еще стоял женский крик, а на губах почему-то был вкус крови. Он провел по ним пальцами, подушечки окрасились алым. Кажется, во сне он искусал себе губы. Но почему? Мужчина сел в постели и только тут заметил, что вся она, включая матрас, изодрана в клочья. Здесь будто бы звери подрались. Звери… Звери?! Коваленко просунул руку в искалеченный матрас, нащупал внутренности, пружины ударили его по пальцам. Он ойкнул и отдернул руку. Стало до жути страшно. Он спрыгнул на пол и попытался закутаться в простыню – не получилось. От нее тоже остались одни только лохмотья. Он плюхнулся на пол прямо на пятую точку, больно ушибив ягодицы. Обвел взглядом пол в своей спальне и, вскрикнув, попятился в угол, и уже оттуда со всё нарастающим ужасом смотрел на глубокие царапины в старом, дорогом, отлично лакированном паркете. Мыслей в голове не было никаких, одна только паника, паника, паника…
Коваленко не знал, сколько времени он просидел вот так, в углу, дрожа, подвывая и пытаясь закутаться в лоскуты, оставшиеся от его постельного белья. Способность мыслить более-менее здраво вернулась к нему лишь когда за окном уже совсем рассвело. Он успел замерзнуть, хотя в спальне было довольно тепло, и его трясло, зубы выбивали мелкую дробь. Он попытался подняться, но первая попытка провалилась – он снова упал на пол. Еще несколько попыток также не принесли никакого результата. Пришлось напрячь все силы, чтобы всё-таки кое-как добрести до ванной комнаты, где он долго сидел в ванне под обжигающе горячими струями воды и пытался понять, что же с ним произошло.