Когда он пришел в себя, рядом были мертвые тела его товарищей и чуть поодаль – обнаженный обезображенный труп мужчины-чеченца средних лет. Сам Дмитрий в тот момент выглядел и чувствовал себя немногим лучше своих сослуживцев, поэтому единственной мыслью его по отношению к мертвому чеченцу был вопрос: где его одежда и оружие? Но на том всё и закончилось, было не до него вообще. Израненное, порванное тело болело немилосердно, и он не мог уже сдержать стонов, по которым его и обнаружили боевики. Они закинули парня в машину, где были еще трое русских военных, и увезли куда-то в горы.
Там-то, в неизвестном горном селении, самое интересное и началось. У Дмитрия стали случаться провалы в памяти, после которых он приходил в себя под грузом тел русских ребят, которых вместе с ним содержали в яме. Парни, навалившись на него, держали его все вместе, и во взглядах их был ужас. Он не понимал, чем умудрился так их напугать, но они молчали, боялись рассказывать. Только после нескольких подобных случаев один из них решился поведать Дмитрию о том, что он превращается в зверя и пытается нападать на них. Однажды ему это удалось, и он до смерти загрыз молодого парнишку, после чего отъел от него изрядный кусок прямо на глазах остальных. Разумеется, русские солдаты были в шоке. И когда он стал превращаться в следующий раз, они просто накинулись на него все вместе, обездвижив, и держали до тех пор, пока он снова не стал человеком. Такое случалось с ним с завидной периодичностью, но его соседи по яме как-то привыкли к этому и уже даже не очень боялись. Видимо, в условиях чеченского плена понятия нормального и ненормального сильно сместились, и сейчас ребят больше волновало то, что он такой же, как они, русский, а не чеченский боевик. Русского они принимали даже оборотня.
Кому-то из его «сокамерников» и пришла в голову гениальная идея использовать его трансформацию в качестве оружия. Они уже примерно знали, когда происходят превращения, и в одну из таких ночей мужчины устроили шум. Они ругали своих тюремщиков на чем свет стоит, орали песни и материли в несколько этажей пророка Мухаммеда. Разумеется, к яме сбежалось несколько боевиков, которые стали вытаскивать их из ямы, обещая страшные кары, самой легкой из которых было обезглавливание. За всеми этими манипуляциями они не заметили зверя, который прыгнул на них из темноты. Подготовленные русские, воодушевленные, смогли закрыться в доме и перебить нескольких оставшихся чеченцев. Там же они нашли оружие, одежду и еду. На улицу их сейчас не выманить было даже попутным вертолетом до Москвы. Они просидели взаперти всю ночь, слушая жуткие звуки, раздававшиеся снаружи. Только к утру, когда всё утихло, они вышли и дорезали всех, кого не дорвал оборотень. Сам Дмитрий, уже в человеческом облике, сидел под деревом, ничего не помнящий и недоумевающий. В памяти у него еще осталось, что они планировали попытку удрать, но как все происходило, он уже не помнил. Вооружившись всем, что нашли, парни сделали попытку прорваться к своим, но не очень хорошо знали, где именно находятся и куда нужно ехать. Пришлось столкнуться с несколькими группами боевиков, и до своих добрались не все, а те, кто добрался, отправились прямиком в госпиталь.
Все, кроме Дмитрия Парфёнова. Оказалось, что его уже разыскивали долго и серьезно. И теперь, найдя, очень быстро отправили домой. Мать его друга, подруга семьи Татьяна Коваленко, которая поставила на уши своих друзей и знакомых, чтобы установить его местонахождение и вернуть в родной город, объяснила ему всё о его нынешнем положении и курировала его до самой своей гибели.
– Почему ты не сказал мне, что мама была оборотнем? – обвиняющим тоном спросил Борис. – Ты знал об этом все эти годы и молчал. Как ты мог? Почему?
– Я не должен был. Я дал слово, – парировал Парфёнов.
– Кому дал? Маме?
– Да, ей. Я пообещал Татьяне Валерьевне ничего тебе не говорить, пока ты сам не поймешь, кто ты такой. Ты не помнил этого, и я не должен был влиять на твое восприятие и твою память.
Борис умолк и потер глаза. Спать уже не хотелось, – всё, что он узнал, прогнало сон напрочь, – но глаза щипало, хотелось плакать.
– Ты знаешь еще что-то, чего мне пока не нужно говорить? – спросил он, не открывая глаз.
– Есть кое-что, – согласился Дмитрий, и Борис даже с закрытыми глазами услышал улыбку в его голосе.
– И когда же я об этом узнаю?
– Боюсь, решать это не мне.
Коваленко открыл глаза, встал, прошелся по кабинету туда-сюда. Парфёнов сидел и наблюдал за другом только глазами, абсолютно человеческими глазами.
– Дим, а как получилось, что ты остановил трансформацию? – озвучил пришедший в голову вопрос Борис. – Насколько я знаю, выжившие такого сделать не могут.
Подполковник снова улыбнулся.
– Я смотрю, ни фига ты не юный и не слабый, – сказал он, стараясь удержать улыбку и не сделать ее еще шире.
– Не надо отговорок, – мотнул головой капитан. – Хватит недомолвок и тайн. Я задал вопрос и хочу получить прямой ответ. Как это получилось?
– Ты всё ещё не понял?
– Чего?